Информация взята с Книги Памяти Прогрессовского поселения Панинского района Воронежской области
Раздел Ветераны
http://1-mihailovka.ru/page.php?25Финогенов Василий Яковлевич http://1-mihailovka.ru/page.php?2341924 г.р.
Звание: сержант
Должность: физинструктор
Место службы: 244 Стрелковая Дивизия 3 Украинского фронта
Место рождения: Воронежская область, Панинский район,с. 3-я Ивановка
Призван в Красную Армию 08.06.1942 г. Панинским РВК, Воронежской области
Мать: Финогенова Марфа Яковлевна
Тяжело ранен 20.08.1943 г.
Награды:Медаль «За боевые заслуги» 23.11.1944 г.
Уважаемые учителя и ученики 1-Михайловской школы!
Вы просите меня написать воспоминания о Великой Отечественной войне 1941-1945 годов.
С удовольствием выполняю вашу просьбу. И если в моих воспоминаниях вы найдёте что – то полезное, интересное, поучительное, то я буду очень рад и благодарен вам.
С уважением гвардии старшина в отставке.В каждой истории есть соя предыстория. Поэтому считаю нужным начать воспоминания о Великой Отечественной войне намного раньше, с своего детства.
Родился я в 1924 году в крестьянской семье в деревне 3-Ивановка. В нашей семье было много детей, но к этому времени, как я стал что то помнить и понимать, нас осталось трое. Старшая сестра Маша, я и меньшая - Дуся. У нас четвёртым ребёнком воспитывалась материна младшая сестра, ныне здравствующая – Катя. Отец Яков Потапович, призванный ещё в царскую армию в годы Октябрьской революции вместе со своими однополчанами, перешёл на сторону восставшего народа и прошёл по всем фронтам в общей сложности 8 лет. Израненный и контуженный, весной 1933 года умер.
В том же году я пошёл в местную школу. У нашей матери Марфы Яковлевны, деревенской неграмотной женщины, нас осталось четверо. Оставшаяся без кормильца в эти тяжёлые годы, годы неурожаев, тяжёлым по тем временам налогам, и без этого бедняцкая наша семья превратилась в нищую.
Голодный, полураздетый я окончил 4 класса начальной школы. Дальше учиться было невозможно. Я целый год пропустил учёбу и, благодаря помощи крёстного отца Деженина Кирилла Яковлевича, я возобновил учёбу в 1-Михайловской неполной средней школе.
Шло время, я должен уже закончить семилетнее образование(большего в нашей школе не было). И стал вопрос: а что дальше? Дальше учиться – средств не было.
К этому времени не хватало в стране рабочих кадров. Требовались специалисты на фабриках, заводах, железных дорогах. И наша партия и правительство издало закон об образовании рабочих кадров, т. е. образовании школ ФЗО, ремесленных и железнодорожных училищ.
Появилась возможность получить специальность. И я, не окончив полностью семилетку, в декабре 1940 года по распределению Панинского райисполком, это входило в его функции, был направлен с другими товарищами в школу ФЗО на станцию Грибановка, это под г. Борисоглебском нашей области. Со мною поехали в школу житель 1-Михайловки Ваня Зеленин, не по возрасту крупный парень, двое Головановых, один из Никольского, другой из Воскресеновки (Ваня Голованов из Панино). В школе мы учились ремеслу и сразу же проходили практику. Учили нас изготовлять табуретки, стулья, платяные шкафы, лыжи и многое другое, что можно сделать из дерева. В мае 1941ггода мы должны были сдавать зачёты, но нас, лучших учеников, по журналу успеваемости без зачётов аттестовали добрую сотню человек и направили в город Таганрог.
К нашему удивлению и невообразимой радости нам доверили изготавлять не столы и стулья, а военные самолёты! И так я со своими товарищами с мая 1941 года стал работать на оборонную мощь нашей Родины, а Родина позаботилась о нас, молодых рабочих, предоставив нам возможность учиться в вечерних школах общего образования, были курсы по повышению квалификации, к нашим услугам были открыты школы шофёров, аэроклубы. Наши руководители завода шутили над нами: «Может, кто хочет жениться, то пожалуйста, предоставим квартиру!» Но за этой шуткой была серьёзная, правда, забота, представлялась возможность перевезти семью и получить квартиру. Но всеми этими благами не суждено было воспользоваться.
С 21 на 22 июня 1941 года наша группа работала в ночную смену. Наш цех, так и весь завод, жил и работал в обычном деловом режиме, ведь с приходом молодых кадров, а нас туда собрали из 14 школ, цеха были буквально забиты готовой продукцией. Кончив смену и выйдя из проходной завода, мы сразу заметили перемену в городе. Была необычня суета, горожане кучками собирались возле улочных репродукторов. В то утро мы узнали, что пришла одна из величайших бед. Репродукторы голосом Молотова произнесли это грозное и страшное слово «ВОЙНА!»
Началась жизнь и работа по военному времени. Хотя с предприятий оборонного значения старались не призывать в армию лиц призывного возраста и резервистов. Но лица имевшие воинские специальности или воинские звания, а также коммунисты всех специальностей, добровольно шли в военкоматы с просьбой, а часто и с требованием, чтобы их отправили на фронт. Колоннами добровольцы уходили на призывные пункты. С каждым днём число рабочих и служащих на заводе убывало. Рабочий день увеличился до 10 часов, норму выработки увеличили вдвое. Вступил в силу закон: «Всё для фронта, всё для Победы!» Не знаю, какое отношение имел тогда маршал Советского Союза Семён Михайлович Будёный, но он прислал благодарственную телеграмму всему коллективу нашего завода, которую зачитали нам на заводской площади, это за выпускаемую продукцию, т. е. за изготовленные нами самолёты.
Просмотреть полностью Немецко – фашисткие грамилы в это время продвигались довольно быстро в глубь нашей страны. Из разговоров старших товарищей мы услышали, что должны завод эвакуировать. Как позже узнали, не без чёрных услуг врагов народа эвакуация завода была задержана. Вывезли только документацию завода и выпускаемой продукции, готовую к действию продукцию, остальное всё было уничтожено. Врагу ничего не досталось! Как было тяжело и больно уничтожать всё то, что таким напряжённым трудом было сделано своими руками. Но это было надо. В этих словах было заключено всё, что требовало положение военного времени. Когда было сделано всё, что требовалось сделать, мы не выходили с территории завода последних трое суток, и наша совесть перед народом и правительством была чиста, нам открыли двери завода на все четыре стороны света с напутствием поступить так, как велит совесть. С тяжёлой болью мы покидали наш так полюбившийся нам завод, прекратив такую интересную и полезную работу.
Старые рабочие спешили в свои дома, к своим семьям, а мы, молодёжь, на какое – то время остались не у дела, без присмотра, как бы посторонними в этом городе. Возраст был ещё не призывной, в армию нас не брали, и тогда мы решили ехать домой. Не буду подробно описывать, как мы добирались до дому. И битком набитые подножки вагонов, и тамбуры санитарных вагонов, через горящие железнодорожные станции, где на телефонных и электрических проводах висели человеческие внутренности, человеческие тела, вагонные колёса, заброшенные взрывом на крыши ближайших строений, горящие цистерны с горючим. Это надо было видеть своими глазами, чтобы представить все бедствия, весь ужас, что принесла с собою война. От Ростова до Воронежа в мирное время проехать не потребуется и суток, а мы добирались пять. Мы, это я, Ваня Голованов из Панино и товарищ из Воронежа, фамилию и имя которого, к сожалению, забыл.
Зимой с 1941 на 1942 год мы, молодёжь, были привлечены на оборонительные работы. А потом настала весна 1942 года. Сельский совет тогда размещался в Марьевке. При сельсовете был курьером житель Марьевки Витя Колдин. Его то и дело можно было видеть то в одном, то в другом селе с пакетом, депешами, распоряжениями. У нас в Ивановке правление колхоза находилось в доме Кругова Никиты. И вот однажды, а именно в июне 1942 года, на взмыленной лошадке, примчался Витя Колдин, махая рукой, приглашая в правление колхоза (именовался наш колхоз имени 1й Конной Армии). А привёз он призывные повестки в армию. В них было коротко сказано: «Явиться в Панинский райвоенкомат для прохождения медкомиссии, имея при себе ложку, кружку, пару белья и на трое суток продуктов». Медкомиссия была короткой: рост, объём груди, целы ли руки, ноги и «годен!» отпускали только с большими дефектами. Годных оставляли при военкомате. Тут же возле стен военкомата мы переночевали, а утром в сопровождении военного человека пешим ходом пошли на станцию Грибановка. Началась полевая военная жизнь.
Размещались в лесу. Пробыли примерно , с неделю. Прибывали и прибывали всё новые партии призванных молодых людей. Затем выстроили на опушке леса и стали расформировывать по командам. Сначала вызвали лиц, имеющих высшее образование. Это была группа особого назначения. Затем организовывались группы согласно образованию. Я был зачислен с другими такими же, согласно образованию, ребятами в полковую школу младшего командного состава. Затем был Липецк, затем военный гарнизон Силиксы в Пензенской области. Там из нас стали готовить младших командиров. Во время формирования меня разлучили со своими односельчанами: Тимофеем Дворяновым и Андреем Круговым, но рядом остался одноклассник Володя Чистов, житель 1-Михайловки.
Началось становление не просто солдата, но и младшего командира. Тяжёлое это становление. Из нас выжимали не семь потов, как говорят в народе, а столько, сколько потребуется, а зимой нередко портянки примерзали и к ботинкам, и к ногам. Недаром есть изречение: «Тяжела лямка солдатская». И так три месяца упорного учения. Да и учиться было нелегко. Нелегко было познать всю армейскую азбуку, навыки быть и солдатом, и командиром. Трудность армейской азбуки состояла в том, что мы, молодые люди, были не так богаты кругозором. Современная молодёжь смотрит кинофильмы, что для нас было редкостно, телепередачи, читает множество газет и книг, получают военные навыки ещё в стенах своей школы на уроках НВП. Мы ещё и этого были лишены. Хочется привести такой опасный случай. У нас не было младших командиров, нехватало их. На взвод был только комвзвода. Роль комвзвода отделения исполнял курсант. Нас по очереди на 10 дней поставили комотделениями и так меняли до последнего. В общем готовили ускоренными темпами, сочетая теорию с практикой – быть командиром.
Выйдя на учебное поле каждое отделение занималось согласно программе кому что было запланировано. На моей десятидневке в этот день пришлось изучать гранату Ф-1, как её называли «лимонка». Мы облюбовали окоп для круговой обороны, для пулемёта. Удобно уселись, свесив ноги в окоп. Сердцевина служила нам столом. В руках у меня постановление и боевая граната. Всё шло хорошо. Прочитывая абзац за абзацем, запоминали устройство и боевые качества. Перерыв. Все встали, образовался настоящий круг. Рядом стоящий курсант попросил посмотреть гранату. Из – за неосторожности выдернул предохранительное кольцо, раздался щелчёк, сработал ударный механизм. Через три секунды должен произойти взрыв. Курсант растерялся, выронил гранату под ноги. Все замерли , раскрыв рты. Не знаю, как у меня получилось, но нога сработала быстрее, чем сработал мозг, я ногой толкнул гранату в окоп. Грянул выстрел, все попадали, хотя это было бы поздно, разорвись граната не в окопе. Когда рассеялась пыль. Поднятая взрывом гранаты, все встали, все были живы и не вредимы, осколки остались в стенах окопа, а сердцевины окопа, нашего «столика» как не бывало. К нам бежали командиры, дежурные по учебному полю. Нас было 10 человек. От нас могли остаться изрешеченные тела. Вот к чему привела бы неосторожность, неграмотность в военном деле.
Затем, не присвоив нам военных званий, переабмундировав в зимнюю одежду, повезли на фронт. Куда мы ехали, не знали. Новый 1943 год мы встретили в битком набитых вагонах. Зима с 1942 на 43 год была на редкость суровой. Стыли ноги и, если кто вставал погреется к единственной в вагоне маленькой печурке, то лечь уже было негде. Ложились сверху товарищей и потихоньку втискивались меж ними. Узнали, куда нас привезли, лишь когда разгрузились. Это была железнодорожная станция Филоново. Затем был дневной переход строем до станции Алексеевка. Стало ясно: Сталинград!
Мы расположились в каком – то большом двухэтажном доме. Комнаты быстро пустели: люди уходили за Волгу, к Сатлинграду, в бой. За три дня осталась только наша команда. Прошёл слух: нас назначают в разведку. Молодые , здоровые ребята ещё больше подтянулись, повысилось настроение. Кто же не мечтал стать разведчиком? Но слух был ложный.
Нам объявили, что поступаем в распоряжение 200-го запасного полка 3-го Украинского фронта, учебный батальон. Снова запасной? Снова учебный? Многие были с этим не согласны. Некоторые пытались бежать на передовую. Не многим это удалось. Которых задерживали, судили рев трибуналом, как дезертиров и отправляли на фронт, только в штрафные роты и батальоны (к этому времени были созданы такие подразделения).
Я уже упоминал, что со мною служил мой одноклассник Володя Чистов.
- Что будем делать? – спросил он. Мы ведь приняли воинскую присягу. И так было ясно, что делать. Мне припомнилось поучение старых солдат. Которые советовали: на службу не навязываться, от службы не отказываться, тогда ты будешь настоящий солдат. Я как – то не придавал значения этому поучению, да и не совсем тогда понимал смысл этих слов. Но здесь я понял: не делай, что тебе хочется, а делай, что тебе скажут. Военоначальникам виднее кого, когда и куда послать. И это закон для подчинённого. Этими мыслями я поделился с Володей.
Так мы снова стали курсантами учебного батальона. Война есть война, и нас ожидали новые испытания.
Выйдя походными колоннами пешим порядком из станицы Алексеевки Сталинградской области, нас провели по 4 –м областям. В общей сложности во времени три месяца. Прошли Сталинградскую, Ростовскую, Ворнежскую и остановились в Ворошиловоградской области, Мостковского района. Вели нас полевыми просёлочными дорогами, подальше от больших магистралей. Нехоженые и неезженые дороги затрудняли движение. И хотя не богато солдатское имущество, но оно всё на спине, никакого транспорт. В пути пользовались недолгими остановками, командиры проверяли и уточняли маршрут, а для нас была небольшая передышка.
Не помню всех населённых пунктов, которые прошли. Помню только некоторые из них Колодезная, ст. Подгорная, Богучар прошли ночью. Серый, закопченный, полуразрушенный настораживал своими абсолютно тёмными улицами и домами. И только где – то на окраине увидели слабо мерцавший огонёк, словно вдавленный в снег. Не всегда приходилось ночевать в тёплых квартирах. Чаще отдыхали в скирдах соломы. Но помню, в каком месте перешли замёрзшую реку. Стояло разрушенное большое помещение, видно речная пристань. Из – под льда торчало несколько мачт, затонувших речных кораблей. Разрешили переночевать. Где лечь? Заглянули в помещение: ни окон, ни дверей, ни потолка. Выше оконных проёмов занесено снегом. Попробовали пройти, провалились по пояс в снег. А вокруг помещения цементированная площадь, продуваемая ветрами, прожженная январскими морозами. Улеглись на цемент с подветренной стороны. Вот такова постель была в эту ночь. Я упоминал о ст. Подгорное. Там я расстался с последним близким товарищем. Володей Чистовым. Меня послали с пакетом в соседнее село. По возвращению, входя на улицу посёлка, я видел: строем уходил в сторону вокзала взвод. Я и подумать не мог, что от меня уходит мой близкий товарищ в составе всего нашего взвода. Их в срочном порядке должны отправить на передовую в качестве разведчиков. Пока я добежал до штаба и доложил о выполнении приказа, пока узнал, что это ушёл мой взвод, было уже поздно, они уехали, а мне ещё предстоял долгий путь.
Вошли в Ворошиловоградскую область уже в марте. Весна наступила рано, дороги превратились в настоящее месиво из снега и грязи, валенки прохудились, в них набивалась грязь. И без того уставшие ноги становились налитыми свинцом. С трудом приходилось снимать их с ноги. Выскребешь грязь из валенка, перемотаешь портянку другим концом и снова в дорогу. Устали до предела. У многих были синяки или ссадины на лбах. Заснув на ходу, сзади идущие натыкались на оружие впереди идущих. Часто на ходу заснувший падал снопом на дорогу. Приходилось брать друг друга под руки, по четыре человека, как шли в строю.
Наконец пункт назначения. Районный центр Мостки Ворошиловоградской области. Рсквартировали. Армия есть Армия. Значит, должны быть караулы. Часовые могли себе под ноги постелить соломы или положить доску, а вот патрулями приходилось ходить из конца в конец улицы по грязи в валенках. Это длилось, пока не прибыло пополнение. С ними переобмундировали и нас в летнюю форму. В одно время я с другими товарищами был назначен в наряд. Пост мне достался у дома комбата, и рядом стоявший амбар, служил нам складом. Комбат в это время болел. Я стоял на посту в ночное время, когда вышел из дома комбат. Без головного убора, шинель внакидку. Я поприветствовал его, назвал себя. Он произнёс: «Ещё послужим вместе». Я не понял смысл его слов. Ведь конца войны ещё не было видно. Ясно, что ещё послужим. К утру всё прояснилось. Весь личный состав батальона был поднят по тревоге еще до подъема и отведен в церковь, переделанную в сельский клуб. Через каких-то пол часа строй проследовал в обратном направлении. На ходу кое – кто выкрикивал прощальные слова. Курсантам прочитали приказ о присвоении им звания сержантов и были отправлены на фронт под Миллерово. В это время там шли кровопролитные бои. В учебном батальоне остались только те, кто был в наряде. В полдень нас сняли постов, сгруппировали в одну группу, зачитали тот же самый приказ в котором нам присваивалось звание сержантов. Вскоре нас перевели из посёлка в ещё не распустившийся лес.
У солдата везде найдётся жилище. Вырыв землянки и накрыв их ветками, соломой, старой травой, засыпав землёй, вот и жильё. Ничего, что поутру из - за пазухи приходится вытряхивать землю, зато не так ветрено.
Снова поступило пополнение. Разбив прибывших по отделениям и по взводам, нас, как старослужащих и обученных, закрепили командирами отделений. И снова сложная ситуация. В военном деле мы были выше их на голову, годились в преподаватели, а вот в общеобразовании они были грамотнее нас. Большинство городских юношей были развитее нас, грамотнее 8-10 классов образования. Пришлось их обучать военному делу, а у них учиться познавать, кто такой Борис Годунов, что из себя представляет соната Бетховена и т. д. обучая других. Учёба не кончилась для нас самих.
Я упоминал, что мы поселились в ещё не распустившийся лес. Он просматривался со всех сторон, а также сверху. Наше местоположение было недалеко от городов Старобельска и Беловодска.
Фашистские стервятники ещё могли возить свой смертоносный груз на эти города, и они пролетали либо над нашим лесом, либо недалеко от нас. Однажды случилась беда.Во время утренней физзарядки, в небе появились фашистские самолёты. Это было на первое мая 1943 года. Из соседнего батальона, от нас не более полутора километров, за пригорком, возвратились курсанты из ночного дозора. Им положен дневной отдых. Тепло, тихо было в лесу, и они всем взводом улеглись на траве под деревьями на отдых. Спокойно уснув, не чувствуя беды, а она уже была над головой. Фашисты заметили движение в лесу. Один самолёт, отклонившись от курса, сбросил смертоносный груз и ушёл догонять своих. Произошло прямое попадание. Это была не бомба, а ящик с минами. Воронки не было. Было место прорезано тысячами осколков, то место, где заснули уставшие за ночь курсанты. Их было 22 человека… говорят, война без потерь не бывает. Да, это так. Но одно дело погибнуть на передовой, лицом к лицу с врагом или вот так, не убивши ни одного фашиста, не сделав ни одного выстрела, ещё ничего не сделав для защиты своей Родины, своего народа. Очень горько, очень обидно, до глубины души больно аз них. Собрали от них отдельны части тел, не зная, чья рука, чья нога, чья голова. Это было жутко…
А в середине мая к нам приехали «покупатели». Так называли представителей с линии фронта. В этот набор попал и я. Не хочется рассказывать подробно о моём уходе из учебного батальона в маршевую роту, ибо я сам настоял на этом, даже в нарушении Устава, применив даже грубость. Чего со мной прежде никогда не было. А причиной было не уставное поведение одного из офицеров нашего батальона, который впоследствии был разжалован в рядовые с отбытием в штрафной батальон. Теперь я точно знал, что иду на передний край.
Шли мы весь световой день и больше полуночи. Перед рассветом нам разрешили переспать, свернув с дороги в какую – то лесопосадку. В темноте ночи мы устроились, кому как удобнее, а утром выяснилось, мы ночевали на кладбище, и изголовьем нам служили могилы. Это никого не смутило и не напугало, потому что к этому времени большинство из нас повидали и кровь, и смерть товарищей. Но не обошлось без иронии. Кто - то сказал: «Ведь и в самом деле кто то из нас окажется на кладбище». Ведь шли - то не к тёще на блины.
Неведомо мне, сколько нас было, но много и поскольку из учебного батальона о все были сержантский состав. Затем от одной инстанции спускаясь всё ниже к другой инстанции, нас привёл проводник к штабу батальона всего 4 человека. Это было в бывшей Сталинской области. Воинская часть, в которую мы прибыли пополнялась, одновременно занимая вторую линию обороны.
Прибыв на место, как обычно, оглядываешься, а нет ли кого знакомого? Нас подвели к группе офицеров, стоявших в сумерках заката солнца угасающего дня и наблюдавших, как вдали на переднем крае пели свою песню наши пресловутые «Катюши». Это была передовая линия фронта. Один из офицеров, я забыл напомнить, к тому времени у нас в армии были вменены погоны, показался знакомым. Никак не мог я вспомнить, кто он? Попросил разрешения обратиться.
– Вы с Воронежской области?
- Да.
- Панинского района?
- да.
- Тогда – Марьевский с\с? 3-Ивановка?
- Откуда ты меня знаешь? – спросил он.
Я назвал имя своего отца.
- Да это же мой двоюродный брат!
-А я его сын.
- Васька, здорово!
Он долго тряс мою руку. Это был Финогенов Тимофей Иванович, брат Финогенова Андрея Ивановича, сейчас проживающего в селе 3-Ивановка, отец Финогенова Анатолия, проживающего сейчас в р.п. Анна. Расспросив, куда меня назначили, он предложил мне, не желаю ли я попасть в его подчинение. Я с радостью согласился. Комбат дал разрешение. Я стал командиром отделения ПТР, ибо лейтенант Финогенов был командиром взвода противотанковых ружей. Вопросам и ответам не было конца. Куда мы влились, был 913 стрелковый полк 12-й армии. Он занимал вторую линию обороны и одновременно доукомплектовывался. Наутро мой командир познакомил меня с моим отделением. Затем провёл по занимаемой обороне, расспросив, почему расставлены огневые точки именно здесь, а не где – то ещё. Удовлетворился ответом, отпустил меня заниматься своими обязанностями.
На передовой дни и ночи не прекращались бои. Там наши войска стремились захватить плацдарм на другом берегу реки Северный Донец. Враг всеми силами старался не допустить этого. Вторая линия обороны жила напряжённой жизнью. Всё зависело, как сложится обстановка на передовой. Это было в районе Святогорских монастырей, села Богородичное, и Долина, недалеко от г. Святогорска. Как и следовало ожидать нас по тревоге сняли с занимаемых рубежей и в течение суток с короткими привалами мы преодолели более 60 км. Под утро разместились в укромном месте у самой реки в большом фруктовом саду, у села Богородичное, а в ночь ушли на передний край сменить измотанные боями наши воинские части.
Плацдарм был невелик, километров 20 по фронту и километров 6 в глубину. Наша задача: развить наступление и расширить плацдарм. Местами передовые окопы противника и наши находились в 40 – 50 метрах. Противник занимал выгодные рубежи. Крутые склоны, поросшие смешанным лесом. Там проходило несколько линий обороны противника. Орешек был крепкий ко всему неприятному и трудному следует добавить, на этом участке действовала власовская дивизия. Этот выродок рода человеческого, предатель Родины, генерал Власов, не без помощи которого были растерзаны, что называется две армии, добровольно перешёл в стан врага, сколотил из таких же, как он, отщепенцев армию, так называемую «Русской освободительной армией - РОА», стоял заодно с фашистами на нашем участке фронта. Его молодчики, подобрав документы убитых наших бойцов и убравшись в форму советских солдат, всячески старались дезорганизовать наши войска, собирали данные о населённости и расположении наших войск, усложняло выполнение задачи. А во время атак наших войск, видя безвыходное положение, оголтелые, пьяные фанатики выскакивали на бруствер окопа в открытую с колена вели огонь по атакующим нашим войскам. Безвыходное положение. Да, для них не было выхода, кроме как или погибнуть на месте от пуль и штыков наших воинов или отступать и попасть под пулемётный огонь своих героев – фашистов.
В распоряжение нашего комвзвода прислали ещё два взвода ПТР, но без офицеров. Фактически комвзвода стал комроты, а мы помкомвзводов стали комвзводами, хотя числились командирами отделений. На нашем участке не хватало нужного количества техники, людских резервов, всё было в натяжку. Наши расчёты ПТР были расположены по всему участку, занимаемому нашим батальоном, потому командира взвода видели редко. А однажды он ушёл также по своим огневым точкам и не вернулся. Тяжёлые были бои. Атаки сменялись контратаками с обеих сторон. Поля были усеяны трупами фашистских и наших бойцов. Похоронные команды не успевали подбирать погибших. Долиной смерти назвали эту долину. Всего за несколько дней боёв вышел из строя командный состав нашего батальона. Первым погиб замкомбата по политчасти ст. лейтенант, к сожалению, фамилию уже запамятовал. Фашистский снайпер угодил ему в медаль «За боевые заслуги». И с пробитой медалью и грудью он умер мгновенно. Погиб комбат, начальника штаба с писарем и телеграфистом завалило в блиндаже. Пока откопали, было поздно. Помкомбата по строевой части был ранен разрывной пулей в локоть левой руки, до вечера не уходил с КП, руководя боем. В ночь увезли в санбат.
Поступило распоряжение 2 батальона соединить в один. Мы забрали штабные документы и батальонное знамя, сопроводили в первый батальон. После этого нам надлежало занять оборону на территории, занимаемой 1-м батальоном. Это было днём на глазах у фашистов. Я во главе своего отделения в количестве 7 человек и три ПТРа пошли в передовые окопы. Правее нас метрах в 100 артиллеристы тащили на себе 45-ти мм пушки, в воздухе появился наш воздушный танк ИЛ -2. Создалось движение. Это не ушло от внимания немцев, и они открыли огонь. За мной в перебежку … расчёт пожилых воинов, конечно, по сравнению с нашим возрастом. Другие два расчёта перебегали правее нас. Совсем в нескольких метрах были окопы. Раздался пронизывающий свист мины. По уже накопленному опыту я понял, мина должна лечь где – то рядом. Это смерть. Оттолкнувшись от земли, как сжатая пружина я не прыгнул в окоп, а как бы нырнул в воду. В это же время я услышал треск со звоном и больше ничего не помню. Этот накопленный опыт спас меня, хотя беда ещё не миновала. Мина разорвалась на бруствере окопа. Останься я на месте, осколки, летящие по земле, сделали бы из меня отбивную котлету. Но она всё таки сделала своё дело. Разрушив бруствер окопа, оглушила меня взрывом и засыпала землёй. К счастью это видели расчёты моего отделения. После взрыва мины они бросились к месту взрыва и откопали меня, не дав задохнуться. До вечера я был в полусознании. Вечерняя прохлада привела меня в себя. И тогда мне доложили, что этой же миной ранило второй номер расчёта, а первого номера – здоровяка, в сто с лишним килограммов, убило осколком в голову. Он ещё лежал в начатой, но незаконченной траншее, и мы под покровом темноты пошли к нему. Кружилась голова, мутило внутри, но я пошёл. Каково же было наше удивление! Боец с осколком в голове, торчащим из – под каски, был жив, хотя и без сознания. Ему разжали рот, дали воды, позвали санитарку, перевязали и отнесли в укрытие. Целые сутки пролежал он в укрытии прежде чем отправили в санбат.
А затем было самое тяжёлое испытание. Не осталось знакомых наших командиров. Командиром полка стал у нас незнакомый до сель нам подполковник. Командовать всей группой, оставшейся от стрелкового полка, было поручено лейтенанту артиллеристу. А группа составила всего 50 человек. В неё вошли и пехотинцы, и повара, и санитары. Вот и весь полк! Чтобы как – то передохнуть и обезопасить себя (перед нами не было ни заграждения из колючей проволоки, ни минного поля) мы вместо мин расставили на нужном расстоянии противотанковые гранаты. Хорошо зная их устройство, это вполне можно было сделать. В следующую ночь, это было с 19 на 20 августа, наш новый комполка собрал нас в огромной воронке от авиабомбы. Мы расселись по её скатам, он сел на дне воронки. Нам доставили такое количество еды и в таком большом ассортименте, что без привычки разбежались глаза. Комполка тихо заговорил: «Вы , ребята, кушайте и слушайте нашу задачу. В этой воронке поместился весь наш полк. Это значит, если мы займём оборону на всей территории, которую нам предстоит оборонять, это составит не менее 200-сот метров боец от бойца. И тогда нам не выстоять. А что немцы, как и прежде, попытаются нас сбросить в реку, это неопровержимо. Значит надо нам навязать им свой бой, наступательный, сковать фашистов в их окопах. Подкрепление идёт, но когда будет, неизвестно. Позади нас только артиллеристы, а дальше – река. Вы пойдёте сейчас в ночь на сближение с противником. Если не заметит, навязать ночной бой. Если обнаружит – залечь, окопаться, без ответного огня, ждать команды». Да после такой речи даже у бывалых солдат пропал аппетит. Немного отклонюсь от описания продолжения событий. Часто приходится слышать: а страшно ли в бою?
На себе и своих товарищах я убедился, нет такого человека, в котором не было когда – нибудь какого – нибудь страха. Страх перед опасностью, т. е. за свою жизнь, страх за неудачу выполнить поставленную задачу, это тоже большой страх, страх за товарищей, попавших в тяжёлое положение. Во всех случаях бывает страшно живому человеку, даже будь он трижды герой. Но самое главное: вовремя победить этот страх, а это даётся не каждому одинаково. Одни теряются в первом бою. Потом оставшись в живых, он приобретает уверенность, что он может бить врага, не дожидаясь, когда его убьют. Есть ещё также изречение, прежде чем судить о людях, посмотри на себя. Ни во всех случаях оправдывается смысл этих слов. Но попытаюсь воспользоваться этим изречением и посмотрю на себя чужими глазами. «В первый бой почему ты шёл смелее, чем в следующий? Почему в последующих боях ты не оглядывался назад и не останавливался, пока не следовала на это команда?» - Так бы я спросил самого себя со стороны. А ответ таков. В первом бою я себя чувствовал, как на полигоне во время учений с боевыми стрельбами. Мы тогда стреляли по мишеням, а по нас – то не стреляли. Но в следующем бою, насмотревшись, как падают раненые товарищи, как в клочья разносит разорвавшийся снаряд несколько человек, как залёгший товарищ больше не встаёт, а в час затишья уже нет вокруг тебя многих знакомых до мелочей людей, и появляется тогда тот самый страх. Ведь это может случиться и с тобой! Но горечь утраты товарищей, долг перед ними и Родиной, долг перед принятой присягой как – то оттесняет этот страх на какое – то время, а затем о нём совсем забываешь.
Вот так из меня стал военный человек, готовый выполнить любое задание. Другим это удавалось достичь другими путями. Но одно остаётся неизменным, вовремя побороть эту дрожь за собственную шкуру.
А дальше события разворачивались согласно продуманному плану. В ночь мы ушли на сближение с врагом, оставив в воронке и продукты, и личные вещи, набрав с собой как можно больше патронов и гранат. Заметили нас всё таки фашисты. Открыли огонь из всех видов оружия. Следуя распоряжению ком полка, мы без ответного выстрела залегли и окопались. За нами связисты протянули связь. Связист лежал с аппаратом по одну сторону лейтенанта, я – по другую. Фашисты побушевали и затихли, вернее всего подумали на разведку. Только забрезжил рассвет, в телефонной трубке послышался командирский голос: помогите фрицам позавтракать. С наблюдательного пункта увидели, как к фашистам подъехала кухня. Лейтенант подал сигнал к атаке. Я лежал рядом с ним, поэтому поднялся первым. С криком: За Родину! Вперёд! – Я бросился вперёд. Через какое – то мгновение поднялся сержант на правом фланге цепи и секундное затишье, цепь лежала. В следующий миг поднялся лейтенант, и вся цепь в едином порыве бросилась вперёд. Навстречу ударили сначала редкие выстрелы, затем заработал пулемёт. Но этого уже не замечали. Мы находились в каких – то 60-70 метрах от фашистских окопов и их надо было преодолеть на одном дыхании, чтобы схватиться в рукопашную.
В окопах оставались только заслоны, остальной состав, как нам и сообщили по телефону, старался позавтракать. Одни несли на палках по несколько котелков и без оружия, у других были винтовки или автоматы за спиной. Воспользовавшись таким положением, мы стали уничтожать фашистов, гоняясь за ними по опушке леса. В этой сутолоке на какое – то время я потерял из виду лейтенанта, но около меня появился сержант, бывший на правом фланге цепи. Не сговариваясь, мы бегали с ним рядом и разили врага, где только он появится. Но враг опомнился. Поняв, что нас не так уж много, стал организовывать оборону. Следующие линии обороны врага не могли действовать, опасаясь перебить своих.
В это время кучка фашистов набросилась на нас с сержантом. Мы стали спина со спиной у дерева. Я бросил одну за другой две гранаты. Фашисты попадали, одни старались укрыться, другие, чтобы никогда не встать. Я надеялся, что сзади меня мой боевой товарищ так же действует, как и я, и я не оборачивался назад. Но что – то меня заставило оглянуться… Двое дюжих верзил с засученными рукавами двигались на сержанта. Он не смог перезарядить автомат и взяв его за ствол, как дубинку, приготовился к встрече. Но и у фашистов не было патронов, поэтому они не стреляли, а пытались заколоть штыками сержанта. Очередью из своего автомата я их скосил. В моём диске кончились патроны, а это уже был второй. Остался один. Сколько продлится бой, ещё неизвестно, а зарядить магазин ППШ долго. Вставив диск в автомат, я забросил его на ремне за спину. На самый сложный случай схватил у убитого солдата русскую трёхлинейку. Её зарядить быстрее и проще в рукопашной схватке да и штык – это немаловажное оружие. Мы побежали на выстрелы, зная, что там сражаются наши товарищи. На ходу бросил гранату в залёгших за кустами фашистов. Неожиданно я столкнулся с офицером власовской армии. Его пистолет был в расстегнутой кобуре, а в руках винтовка с кинжальным штыком. Схватка была короткой. Он оставил мне заметку на левом плече, а мой штык оказался вернее. Одет он был в форму донского казака, в чёрной кубанке с красным околышем, с витыми погонами на плечах. В ярости я решил оставить для себя память об этой схватке. Я быстро снял с него кубанку и засунул за пазуху. Замечу, кубанка цела и до сих пор. Сержанта вокруг меня не оказалось, да и потом я его не видел. Когда и куда он делся, незнаю. Услышав клич командира занять круговую оборону, я выбежал на опушку леса и прыгнул в первопопавший окоп. Это оказалась пулемётная ячейка. Рядом валялся разбитый пулемёт и мёртвый фашист. Лейтенант был не вдалеке под деревом в окопе с группой бойцов. Фашисты, понявшие, что нас мало, попытались нас окружить. Пользуясь лощинкой, поросшей кустарником, стали заходить к нам в тыл. Этого допустить было нельзя и лейтенант приказал перенести весь огонь по обтекающим нас фашистам. Я дал длинную очередь, а перед лицом просвистела пуля. На правой руке у меня дёрнуло гимнастёрку. Сборки рукава были пробиты, но руку не зацепило. Ко мне прыгнул в окоп выбежавший из леса боец, но не успел присесть, как застонал, и повалился на дно окопа. Его правая сторона груди была пробита на сквозь. Я перевязал его своим бинтом. Выглянул из окопа и увидел отступающих фашистов. Дал очередью с заднего до переднего бегущим фашистам. Вдруг я почувствовал удар в грудь, автомат выпал из рук. Сначала боли не было и лишь, когда появилась кровь на груди гимнастёрки и под рукой, дошло до сознания: ранен. Вскоре пошла кровь изо рта. Значит перебиты лёгкие. Как и полагается, я доложил о своём ранении командиру. Перевязываться было уже нечем. Все бинты были использованы. Посмотрев на меня, лейтенант сказал: - «Из тебя теперь не вояка, ползи на командный пункт, доложи комполка, что держаться некому и нечем. Пусть дают помощь». Я уполз. Добравшись до командного пункта, я застал там только связиста, который сообщил, что комполка ушёл к нам. Где мы разминулись и вообще удалось ли ему дойти до нашей группы, я не знаю. Передохнув немного, я пошёл в санбат. Здесь за пригорком, хотя и рвались снаряды и мины, но пули не свистели, и я пошёл во весь рост. Когда дошёл до санбата, который помещался в большой палатке(?), меня уже качало из стороны в сторону, а перед глазами разноцветные круги, сказалась потеря крови. После обработки раны меня положили на носилки и отнесли под дерево. Затем ночная поездка на машине без света. Тряска вызывала сумасшедшие боли у раненых. В машине стояли стоны, крики. Затем какое – то животноводческое помещение, застланное соломой, а поверх соломы где простынь, где одеяло, а где и брезент и вповалку лежавшие раненые. Утром пришли врачи, началась сортировка. Легко раненых на машинах увозили к поезду, затем в Ворошиловоградскую область. Тяжело раненых, нас, самолётом вывезли в г. Липецк.
Только позже я узнал, что наш бой за плацдарм был всего лишь отвлекающим. Поэтому враг сюда стянул всё, что мог стянуть, оголяя некоторые другие участки фронта. Это и нужно было нашему командованию. И тогда молниеносным ударом первой ударной армии враг был выброшен из г. Славянска, в направлении которого и нам надлежало развивать наступление. После потери Славянска, фашисты катились до самого Днепра.
В Липецке оказали раненым необходимую помощь, а затем эшелоном увезли в г. Балашов. Там размещался киевский окружной военный госпиталь, в который мы попали. Коек не было. Были двухъярусные нары. Легко раненые и выздоравливающие находились на втором ярусе, на нижних – тяжелораненые. Не хватало мест, обслуживающего персонала. Врачи, нянечки валились с ног от усталости.
Наши войска шли на запад. Пришло время передислоцироваться и госпиталю. Оставив в своих стенах только ещё не окрепших, госпиталь стал на «колёса» и двинулся тоже на запад. И вот мы попали в г. Славянск. В тот Славянск, за который мы вели бой. Там, среди прибывших раненых, я встретил старшину из хозвзвода. От него я и узнал о том бое: подкрепление прибыло только под вечер. Из всей группы, уцелевшей в ту ночь с 19 на 20 августа, осталось только трое: раненый лейтенант и с ним два бойца.
После лечения я с другими бойцами был направлен на пересыльной пункт, который размещался в г. Днепропетровске. Пришлось удивиться. Это был пересыльной пункт 200 ЗСП 3-го украинского фронта, тот полк, из которого мы отбыли на фронт. Но этот полк, оказалось, был личным резервом командования 3-го украинского фронта. Командиром фронта тогда был маршал Толбухин. Там я встретил товарищей, которые оставались после нашего ухода. Они проводили новый набор в учебный батальон. Пригласили и меня, как старого знакомого. Мне не хотелось идти в учебный батальон. Но представители учебного батальона делали какие – то записи в блокноте. Оказалось они записывали фамилии кандидатов по своему усмотрению и, предоставив список комполка на утверждение, забрав красноармейские книжки записанных военнослужащих, вызывали, строили и уводили в расположение учбата. В этот список попал и я. Красноармейская книжка моя у них в руках, а без этого документа мне некуда было деться. Так я снова оказался в 200-м ЗСП учбата.
По прибытии в учбат меня ознакомили с новым приказом командования, в котором приказывалось командиру полка создать из опытных, грамотных офицеров и сержантов постоянный штат преподавателей по подготовке младшего комсостава, чтобы повысить боевую выучку выпускаемых кадров. Это означало, что зачисленные в учбат офицеры и сержанты, как преподаватели, об уходе из учбата и думать не могли до распоряжения штаба фронта. Затем мы убедились в силе этого приказа. Из учбата можно было уйти только по приказу штаба фронта или в штрафные роты или батальоны. Кроме основной работы по обучению курсантов, была из таких, как я, создана оперативная группа. Из истории Отечественной войны известно, что громя фашистские полчища, наши войска довольно быстро продвигались вперёд, часто оставляя позади себя разрозненные группы фашистов. Создалась необходимость для ликвидации таких групп: создать оперативные подвижные группы. В одну из таких группу был зачислен и я.
Уходя на задание по ликвидации очередной группы фашистов, мы сдавали документы начштаба батальона и выходили из подчинения учбата на время боевой операции и подчинялись только штабу фронта. Так это повторялось всякий раз, когда это требовалось. Пришлось этим заниматься в Венгрии, в городах Югославии, в лесах Австрии. И так мы дошли до города Сельдемелька, австрийского городка, недалеко от столицы Австрии г. Вены.
Война шла к концу. Даже наши враги уже не могли не признать, что война кончится победой Советского народа и его вооружённых сил. Здесь произошло ещё событие, о котором, может быть и не стоит, но всё – таки хочется рассказать.
В конце апреля 1945 года, к нам в учбат прибыли не известные нам офицеры. Нас выстроили. По выбору этих офицеров мы выходили из строя. Отпустив остальных военнослужащих, нам объявили, что мы передаёмся в распоряжение отдельной военно – десантной воздушной дивизии и в скором будущем за нами прибудут машины.
1-ое мая мы отмечали как двойной праздник. Традиционный День солидарности трудящихся и День падения столицы фашисткой Германии Берлина. Мы размещались в отдельных казармах. В ночь на 8-ое мая мы услышали стрельбу в городе. Не дожидаясь команды, по выработанной привычке, мы быстро оделись, разобрав без разрешения оружие, предварительно сбив замок с хранилища боеприпасов, прихватили запас гранат и патронов, высыпали на построение. Наш комбат – белорус, капитан Степаненко выстроив нас, объявил, что перед нами заместитель по политчасти. В городе между тем шла беспорядочная стрельба. Слышны были автоматные , пулемётные очереди со стороны железнодорожного вокзала. Подумалось: нас зачислили в воздушный десант, а, может, десант высадили немцы? Но когда замполит начал было какую – то речь, мы почувствовали, что у него застрял ком в горле, и он долго его глотал, затем, резко взмахнув рукой, выкрикнул: «В общем, ребята, ПОБЕДА!» Только тогда стало ясно, почему по городу идёт стрельба. Бодрствовавшим нашим товарищам уже было известно, что фашистские войска капитулировали, пришла долгожданная победа. Стреляли в нарушение всех правил Устава, часовые; стреляли патрули, стрелял пулемёт, установленный на крыше большого здания, предназначенный для обороны против самолётов, стреляли зенитные орудия прямо с платформ железнодорожного поезда. Велика была радость, просто неописуема… Не верилось, что больше нет войны, не будет кровопролития, яростных атак, не будет убитых и искалеченных. Богат русский язык словами и всё равно не хватит слов, чтобы выразить чувство радости, той гордости за совершённое нашей освободительной Красной Армией. Нашим лучшим советским народом, как и не выразить боль потерь, боль утраты.
Война с фашистской Германией кончилась, но чёрные тучи ещё не разошлись. Предстояло согласно договору с нашими союзниками разгромить японских самураев. А наши бывшие союзники Америка и Англия готовили заговор против нашей Родины. Они ставили своей целью напасть на СССР, пользуясь его усталостью. И пошли эшелоны с войсками в обратном направлении, на восток. Одни на Дальний Восток, на Японию, другие - в Среднюю Азию. Ведь свои «чёрные» планы «друзья», превратившиеся в недругов, стали осуществлять. Под видом охраны, добываемой нефти в Иране, Ираке, они вводили туда всё новые и новые войска. А Турция вообще была , как проходной двор, от неё всего можно было ожидать.
Вот и прибыл наш эшелон в далёкий Узбекистан, ближе к южной границе, чтобы в случае агрессии бывших союзников встретить их так же, как гнали фашистов. Но побоялись эти господа, одумались: невозможно связываться с этими разгорячёнными советскими ребятами, да и планы их давно известны в генштабе вооружённых сил СССР.
Не мало было и страха перед своими народами. Ведь Советский Союз, советский народ, наша армия в глазах и сердцах их были символом мужества, к нему они питали громадное уважение. Не так – то просто было заокеанским воротилам толкнуть свои народы против нашего народа.
Потому на нашем участке всё обошлось благополучно. Новые испытания не состоялись. Вскоре я серьёзно заболел, врачебная комиссия меня признала не годным к нестроевой службе. На этой основе в декабре 1946 года я был демобилизован и прибыл в родные края после четырёх с половиной лет разлуки.
Дорогие ребята 1-Михайловской школы!
Я очень рад и очень вам благодарен за ваше внимание ко мне, за ту честь, которую вы не оказали, но одновременно я смущён всем этим. Я же не герой, даже не орденоносец, имею только медали. Я просто в своё время юноша, гражданин своей Родины, как и тысячи таких же, как я, ребят по воле грозных событий, одетый в серую солдатскую шинель, отдал долг своей Родине. Прошёл дорогой, предназначеной мне. Как поётся в песне: «Как предназначено судьбой для нас с тобой». Я не мог, не имел никакого права делать то, что мне хотелось, идти туда, куда мне хотелось. Я подчинялся старшим товарищам, своим командирам.
Большое вам спасибо за ваше внимание, за ваше доверие. 