Сергей Иванович Муравьев-Апостол Урывок из книги
Павловский И. Ф. К истории полтавского дворянства (1802-1902). Очерки по архивным данным с рисунками. Том II. Издание полтавского дворянства. Полтава. Электрическая типо-литография Торгового Дома И. Фришберг и С. Зорохович. 1907 г.
http://histpol.pl.ua/ru/lichno...id=3716#75"Среди полтавских дворян были декабристы, это несколько братьев Муравьевых-Апостолов, отец которых имел большие имения в Миргородском уезде (Хомутец, Поповка, Столбин). Наиболее видным деятелем в истории декабристов был Сергей Иванович Муравьев-Апостол (1796 † 1826). Он принимал участие в компании 1813-1814, "был офицером Семеновского, а затем Черниговского пехотного полка. Он был одним из деятельных членов так наз. "Южнорусского общества", где после Пестеля, играл наиболее видную роль. Брат его, Ипполит Иванович (1805-1825), очень молодой человек. Матвей Иванович (1783-1886) был также офицером Семеновского полка, принимал участие в войне 1812 года.В 1821 г. он вышел в отставку подполковником. За участие в возмущении в 1825 году, он был сослан в каторгу, но в 1836 г. поселен в Ялотуровске. В числе немногих, по манифесту Императора Александра II, в день коронации, возвратился в Россию, прожив до глубокой старости в Москве 3). Это были сыновья сенатора, писателя, известного в свое время знатока древних классических писателей 4). Важнейшими пунктами деятельности южного общества были Киев, м. Тульчин, где была квартира 2-й армии, здесь была и квартира думы, управлявшей делами общества и подчиненными ей управами в м. Василькове, наблюдателями которой состояли С. И. Муравьев-Апостол и М. П. Бестужев Рюмин и в м. Каменке, принадлежавшем полковнику В. Л. Давыдову, где руководителями были сам владелец и С. Г. Волконский.
Как известно, южная фракция декабристов принадлежала к более крайней партии, она входила в сношение с польским патриотическим обществом и здесь же возникает в 1825 г. новое тайное общество соединенных славян, проникнутое республиканскими идеями и более крайними целями .
С. И. Муравьев, возмутив несколько рот своего полка, 31 декабря 1825 года, выступил из Василькова (Киев. г.) по направлению к Белой Церкви, где думал, как это видно из донесения генерал-лейтенанта Рота, овладеть у графини Браницкой значительной суммой денег. Генерал-майор Гейсмар остановился в с. Устимовке, а сам генерал Рот с 5 эскадронами и 6 орудиями, шел через Фастов, чтобы отрезать путь отступления Муравьеву. Еще часть, 12 рот пехоты, при 4 орудиях были отправлены по направлению к Белой Церкви. Таким образом, с трех сторон Муравьев был окружен. В деревне Устимовке он был настигнут, произошла схватка, где после нескольких залпов из орудий, они сдались. Сам Муравьев был ранен, один офицер был убит; много было убито и ранено нижних чинов. Вот подлинное донесение генерал-лейтенанта Рота, командира 3 пехотного корпуса. "Узнав по прибытии моем вчера на ночь в деревню Мохначку, что Муравьев с мятежниками, по получаемым известиям о моем движении, оставил намерение идти через Фастов в Брусилов, переменив свое направление, шел к Белой Церкви, в надежде успеть овладеть у графини Браницкой значительной суммой, я сего числа по полуночи, выступил с кавалерией и конно-артиллерией, дал направление генерал-майору Гейсмару, с двумя орудиями и тремя эскадронами к деревне Устимовке; я же, с 5 эскадронами и 6 орудиями шел через Фастов, дабы Муравьеву препятствовать всякое отступление, напротив, равномерно, по полуночи 12 рот пехоты с 4 пешими орудиями, с большого половецкого на Белую Церковь. Таким образом, со всех сторон он был окружен и, по приближении, в час по полудни, генерал-майора Гейсмара к деревни Устимовке, где мятежники защищались, но, по нескольких выстрелах из орудий, положилиоружие. Подполковник Муравьев ранен, брат его застрелился, один офицер убит, кроме других раненых и убитых, о чем Вашему Сиятельству честь имею сделать первое мое донесение. Корпусный командир, кн. Щербатов также прислал донесение кн. Репнину об этом 1). Кн. Репнин, получив эти донесения, счел необходимым, со своей стороны, принять меры, чтобы идеи декабристов не проникли бы в Малороссию и не вызвали бы здесь волнений. Ему, вероятно, были известны намерения Муравьевых поднять крестьян в своих имениях, в Миргородском уезде. С этой целью он предписал губернаторам вверенного ему края следить за агентами, посланными Муравьевыми, а также и за ними самими, и, если они прибудут в имение своего отца, то арестовать их и немедленно доставить в Полтаву. Губернаторы, в свою очередь, секретными предописаниями, дали знать полицеймейстерам, городничим, земским комиссарам. И вот начинаются поиски. Осматривают подорожную всех проезжающих и подозрительные городничему или земскому комиссару, арестовываются на почтовой станции. Так, в Кременчуге, городничий арестовал одного проезжего, показавшегося ему подозрительным. По наведенным справкам, оказалось, что это был бессарабский житель, отставной корнет Констандака, служивший прежде в Павлоградском пехотном полку. В Зенькове произошел уже курьезный случай. Проезжал через этот город командир батальона Ново-Ингерманландского полка, никто Поль. Городничий нашел сходство его с Кюхельбекером, известным поэтом и другом Пушкина и потому арестовал его. Рассмотрев его документы, городничий увидел, что на документе, выданном ему за № 2296, 25 декабря 1825 г. помечено было о перемене этого билета другим, так как Поль не мог выехать в тот срок, а только 11 января, почему ему был выдан другой билет за тем же номером. Два билета за одним номером и сходство с Кюхельбекером и побудили городничего арестовать Поля. В Новгород-Северском уезде, в м. Серединном, был арестован и более видный деятель, по своему служебному положению. Это был командир Невского пехотного полка Тришатный, проезжавший с женой и малолетними детыми. Оказалось, что на подорожной, выданной ему тамбовским губернатором, не оказалось "гербовой печати губернатора". Тришатного задержали, пока не приехал городничий. Рассмотрев подорожную, городничий заметил на ней подчистку и поправку, что сделал сам полковник, чтобы ему была возможность проехать сначала в Стародуб, а затем в Чернигов. А подорожная дана была только на проезд в Стародуб. Когда Тришатный показал свой отпуск, данный ему начальством, то был отпущен. В деле этом, есть не мало донесений городничих и земских комиссаров, что в их уездах "все обстоит благополучно".
Кн. Репнин, получив донесение кн. Щербатова о Муравьевых, который просил его "принять нужные меры для наблюдения, не будут ли подсылаемы от Муравьева или сообщника его люди, как в имение Муравьевых-Апостолов, так и в другие места" тотчас же отправил ш.-ротмистра Бибикова и чиновника особых поручений Баратова в их имение, м. Хомутец. Они должны были разузнать, кто из Муравьевых был в этом имении, должны были допросить управляющего и обязать его подпиской сообщать о всех лицах, кого он заподозрит в переписке или в сношениях с Муравьевыми. Помимо этого, они должны были забрать в господском доме все бумаги, запечатав его. Кроме этих двух лиц, получил секретное предписание и земский комиссар Миргородского уезда. Ему предписывалось отправиться в Хомутец вместе с адъютантом генерала Ушакова, подпоручиком Шлегелем и арестовать там Матвея Ивановича Муравьева-Апостола и доставить его с этим адъютантом в Полтаву. Кн. Баратов прибыл в Хомутец в 11 час. ночи и направился в дом управляющего, титулярного советника Захарченка, человека пожилого, 65 лет. Приезд этих чиновников произвел на старика тяжелое впечатление. Захарченко клялся перед образом Спасителя, что не только он не сведущ о злых намерениях молодых Муравьевых, с которыми он никаких сношений и переписок никогда не имел, но еще уверял, что крестьяне, коих в ведомстве его находится до 4 тыс. всегда "были и будут в доброй нравственности властям и законам". "Осмеливаюсь обратить внимание Вашего Сиятельства, писал кн. Баратов, что слезы и истинные чувства сего семидесятилетнего старика Захарченка, исполненного верностью к престолу всемилостивейшего монарха нашего, твердого благонамеренными мыслями и образом жизни его не могут подвергать никакому сомнению". В доме у Захарченка найдены были письма к нему И. М. Муравьева-Апостола относительно дел по имению, найдено было донесение казначея экономии Иваницы об отпуске из экономии незначительной суммы денег Муравьевым. Баратов узнал, что камердинер Матвея Ивановича Муравьева часто бывал посылаем к брату его, в Богуслав. Узнал еще, что Муравьевы вели большую переписку через миргородскую почтовую экспедицию, что видно было из книг казначея на расход весовых денег. В господском доме, в кабинете отыскали шкатулку и два портфеля, наполненные бумагамии два масонских знака (С. И. Муравьев, да и братья его вероятно, были масонами. Ночью, перед выходом из Василькова, Муравьев сжег большие кипы бумаг, оставшиеся лоскутки, подобранные полицией, оказались "масонской корреспонденцией". Позже в с. Ковалевке и Устимовке, М. снова сжег в камине находившиеся при нем бумаги. (Иконников. Крест. движение etc. стр. 94, рус. арх. 1871, 282.)
Все это взял с собой Бибиков и, запечатавши дом, отправился в Полтаву. Кн. Репнин, получил сведения от Баратова о его поездке, потребовал к себе для личного допроса управляющего, камердинера Дмитрия и казначея Иваницу. В Полтаве их допросили и отправили в Хомутец, где над ними был установлен полицейский надзор.
Вокруг господского дома был поставлен караул, для чего потребованы были солдаты от одного из полков, квартировавших в Малороссии.
Такие были меры, принятые кн. Репниным в Малороссии, имевшие целью разузнать, нет ли следов деятельности декабристов в Малороссии. Есть известие, что декабрист Бестужев-Рюмин разъезжал по всей Малороссии с целью распространения своих идей 2).
12 января 1826 года кн. Репнин отправил на имя Государя Николая I, следующее донесение.
"Получив известие о возмущении, сделанном Черниговского пехотного полка подполковником Муравьевым-Апостолом, почел я обязанностью своей принять меры предосторожности, которые не безызвестны Вашему Императорскому Величеству из донесения моего г. управляющему министерством внутренних дел. Адъютант мой, штаб-ротмистр Бибиков представил мне бумаги, найденные в комнате Матвея Ивановича Муравьева-Апостола, в коих находится, как его собственная переписка, так и брата его Сергея, которую при сем на благоусмотрение Вашего Императорского Величества всеподданнейше представляю. Надворный советник кн. Баратов тоже внезапно ночью осматривал дом титулярного советника Захарченка, в оном совершенно ничего не открылось, а переписка его с отцом Муравьевых заключалась в хозяйственных предметах. Захарченко, 65-тилетний старик, наклонный к ябеде, но ни сколь не способный к сумасбродству молодых Муравьевых. Я почел нужным рассмотреть письма 1826 года для открытия могущих быть следов в здешнем крае, из которых важнейшие особо представляю в сем конверте.
Из допросов дворовых людей, лично мной сделанных сведений, собранных от соседей и полицейских наблюдений о Матвее Муравьеве, всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству,что он, проживая последнее лето в деревне своего отца, Хомутце, Миргородского повета, ездил к Д. П. Трощинскому, влюбившись в внучку его, кн. Хилкову 1), к сестрам своим Анне Ивановне Хрущевой 2) и Елене Капнист 3); которые и его посещали. По характеру сестер, так и мужей их, совершенно мне известных, они не способны к какому либо сообществу в его злодейских замыслах. К Матвею Ивановичу приезжал брат его и несколько раз Полтавского полка капитан Бестужев 4), который как из переписки видно, был деятельнейшим членом заговора. Один день провел в Хомутце офицер полка, стоявшего под командой Пестеля, Лоре 5). В семье Капнистов, Матвей Иванович Муравьев-Апостол поссорился с Алексеем Капнистом, бывшим адъютантом генерала Раевского 6).
Сему почесть можно главнейшей причиной, что и сей тоже искал руки княжны Хилковой, по большой дружбе покойного отца его с Трощинским, связь его с Иваном Капнистом, о котором он пишет, кажется, только хвастовство. Впрочем, как сия семья так и Хрущовых находятся под тайным полицейским надзором. Упоминаемый им в письме от 5 августа, есть отставной полковник Борвик
Матвей Муравьев, получа в имении Трощинского письмо, в коего в бумагах не оказалось (уповательно о кончине покойного Государя) отправился внезапно к брату 25 Ноября, не простившись даже с сестрами своими. Из всего вышеописанного, Ваше Императорское Величество, благоусмотреть изволите, что в Малороссии нет ни малейших преступных связей от Муравьевых и я счастливейшим считаю донести Вашему Величеству еще раз, что тишина и спокойствие совершенно везде сохраняются, что уверен и впредь неизменным, впрочем буду иметь объезжать губернии и посылаемы по оным надежнейших чиновников". Такой же рапорт, кн. Репнин послал и главнокомандующему первой армии генералу, графу Остен-Сакену. Последний очень благодарил за это князя. Он писал: "пояснения на счет общества злоумышленников много будут способствовать к обнаружению сего преступного союза, во всей его обширности ".
Декабристы Муравьевы, Лорер, были очень дружны с семьей Капнистов, живших в своем имении Обуховке, на берегу р. Псла, здесь бывал и Пестель, один из главнейших деятелей южного общества. Здесь Пестель пропагандировал цели и намерения общества, но встретил возражение со стороны Ивана Васильевича Капниста 1). Вот интересный ответ его: "Если бы вы имели дело с Англией или с Францией, вы действовали бы успешно; но для России ваша система немыслима, она чужда ее народному строю. Вы думаете совершить ваш переворот, но вы не предусмотрели народный бунт, который ему последует. Вы создадите смутное время в России, а разъединяя Малороссию и Россию, вы ослабите обе стороны в России и бросите их в добычу внешним врагам. Я убежден, что ваши намерения, вдохновленные великими идеями запада для России ничего кроме вреда, принести не могут" 2). С семьей Капнистов кн. Репнин был в хороших отношениях, нередко бывал в Обуховке, переписывался с поэтом В. В. Капнистом. Князь боялся, как бы не был арестован И. В. Капнист, о чем и предупреждал, хотя и был уверен в правоте его, но этого не случилось. Но брат его Алексей Васильевич не избежал ареста. Его арестовали в Киеве иотправили в Петербург, где он просидел в Петропавловской крепости до апреля месяца того же года, когда, оправданный, возвратился на родину 1).
Розыск по делу Муравьевых доставил большую неприятность кн. Репнину. На него жаловался Императору владелец имения Хомутец, И. М. Муравьев, служивший в то время посланником в Испании. В жалобе своей, он указал, что "управляющий его имением Захарченко и казначей Иваница, по призову для неизвестных причин в губернский город, были задержаны там две недели, последствием чего было то, что Захарченко от управления имением отказался, а имение, преданное безначалию в самые те месяцы, когда продаются сельские произведения, недоставило большой части доходов, к крайнему его стеснению". Далее, он жаловался, что все комнаты были запечатаны и был приставлен караул. Заканчивает он так свою жалобу: "если положение это продолжится, то он должен будет лишиться имения, так как никто не захочет им управлять". Император на его жалобе, написал: "взять меры к удовлетворению г. Муравьева". Жалоба была передана министру юстиции, который отправить ее кн. Репнину. Репнин, изложив причины, почему он потребовал к себе Захарченка и казначея, поясняет, что экономического ущерба быть не могло и потому Муравьев требовать удовлетворения не может, так как "записка Муравьева основана не только на лживых, но даже на ябеднических сведениях, им полученных". В конце апреля 1826 года караул, окружавший господский дом, был снят. Нижние чины Черниговского пехотного полка, увлеченные Муравьевыми, были отправлены на службу в кавказский корпус. Их отправляли партиями по 130 чел. в каждой. В каждую роту для сопровождения этих нижних чинов было командировано из других полков по два офицера, по пяти вооруженных унтер-офицеров и на каждые десять человек по одному вооруженному рядовому. Исправники и прочие земские чиновники должны были находиться по близости пути следования этих нижних чинов. Все эти нижние чины не должны были входить в "особенные сношения и связи с обывателями". На ночлегах солдаты не должны были никуда уходить. Всех нижних чинов, отправленных на Кавказ, было 877 чел. и при них 48 подвод. Такие предосторожности были приняты; боялись, чтобы они не учинили бы где либо беспорядка!... Да и опасение были напрасны. Все обошлось, конечно, благополучно; как идоносил губернатор Тутолмин, когда 16 Мая 1826 года проследовала последняя партия через Полтавскую губернию -*В настоящее время фамилии Муравьевых-Апостолов нет, род этот вымер. Последним умер Матвей Ив., в 1886 г. Владелец Хомутца Василий Иванович, скончался в 1867 г., который и наследовал в 1851 г. эти богатые поместья. Супруга Василия Ивановича (урожденная Гурко, сестра фельдмаршала И. В. Гурко) еще при жизни своей, вошла в соглашение с Матв. Ивановичем и продала имение Столбин трем. лицам: Б. Б. Мещерскому, П. А. Капнисту и В. Г. Ковалевскому. Ныне часть этого имения перешла во владение В. Князя Дмитрия Константиновича. Часть имений отошла к брату Муравьевой, И. В. Гурко, а Хомутцом владеет С. К. Гартинг (был женат на воспитаннице В. И. Муравьева).
Года два спустя, подвергся тайному надзору полиции и М. В. Остроградский, впоследствии известный математик. Начальник Главного Штаба, граф Дибич, 5 июня 1828 года пишет отношение главнокомандующему в С.-Петербург графу П. Толстому, что и. г. Московского полка, полковник Бутовский подал на имя его Императорского Высочества, командующего гвардейским корпусом о некоем Остроградском, прибывшим из Риги в Дерпт, отправляющимся в Петербург. "Государю Императору благоугодно, дабы ваше сиятельство, читаем в бумаге Дибича, приказав за сим Остроградским иметь в столице секретный надзор и примечать за его поведением и связями с тем, что "буде изъясненное окажется не безосновательным, то Остроградского арестовать, а бумаги, при нем имеющиеся, отобрать и рассмотреть, а Бутовскому объявить высочайшее благоволение за те верноподданнические чувства, коими он руководствовался, сделав вышеупомянутое донесение об Остроградском. Рапорт Бутовского, очень интересный документ, хранится, конечно, где либо в архиве в Петербурге, а в Полтаву пришла только бумага гр. Толстого о наблюдении за Остроградским. Но его искали в Петербурге, что было поручено генерал-адъютанту Голенищеву-Кутузову. Генерал-губернатор уведомил гр. Толстого, что "Михаил Остроградский есть дворянин Полтавской губернии, живет у брата своего чиновника 8 класса Осипа Остроградского, служащего в канцелярии морского министерства и квартирует в 1 морской казарме". При этом он сообщает, что Остроградский имеет значительный круг знакомых, большей частью из сослуживцев брата, знаком еще с флигель-адъютантом, полковником Лазаревым. В образе жизни Остроградского, по расследованию, не нашли ничего предосудительного. Остроградский заявил желание поехать на родину и в виду того, что он не подал никакого повода к подозрению, ему разрешили уехать. Тем не менее, хотя он и не был замечен в чем либо, граф Толстой написал о нем Репнину:
пишет Толстой кн. Репнину, обратил на себя внимание правительства тем, что он возвратился из заграницы пешком и некоторыми, впрочем, незначащими обстоятельствами. Получив ныне донесение, что сей Остроградский отправляется из Полтавской губернии в Кобелякский повет, я считаю долгом покорнейше просить, Ваше Сиятельство иметь его секретно на замечании и в случае, когда откроется за ним что либо предосудительное или заслуживающее внимание правительства, почтить меня о сем подробным уведомлением". Полтавский губернатор, которому Репнин поручил это дело, сообщил кобелякскому земскому комиссару Щекутину. Щекутин не нашел ничего предосудительного, о чем и донес кн. Репнину. "Вследствие предписания Вашего Сиятельства от 7 сего месяца, № 21 последовавшего по отношению главнокомандующего в Петербурге, генерала от инфантерии графа Толстого о помещике здешнего повета Михаиле Остроградском, обратившим внимание правительства возвращением из-за границы пешком и некоторыми, впрочем, незначащими обстоятельствами, я, по жительству оного Остроградского в доме его отца, здешнего помещика, коллежского асессора Василия Остроградского, имел всевозможное наблюдение, но до сего времени ничего не доведено до моего сведение из поведения и поступков сего дворянина, чтобы подлежало какому либо подозрению или предосудительности. Между тем, сего дня отец Остроградского вошел в подведомственный мне нижний земский суд с прошением о выдаче сему сыну его свидетельства, по коему бы можно было получить оному подорожную и свободно отправиться в Петербург. Как в вышеупомянутом предписании Вашего Сиятельства именно вменено мне в обязанность отнюдь ни в чем Михаила Остроградского не стеснять, то суд и удовлетворил означенное прошение выдачей свидетельства, в копии при сем подносимом. О чем имея долг донести Вашему Сиятельству, докладываю, что теперь же отправляюсь в жилище Остроградских, где буду иметь наблюдение до самого отъезда Михаила Остроградского и о времени оного и что будет замечено или дойдет до моего сведения заслуживающим внимание правительства, не промену Вашему Сиятельству, донести".
Щекутин просидел у Остроградского с 30 августа до 8 сентября, пока он не уехал в Полтаву. Он донес Репнину, что "ничего заслуживающего внимания на подозрение в чем либо или предосудительности, не замечено..."
