Русский СЕВЕР-вглубь веков

http://irkipedia.ru/content/ne...koy_pashni

В.Н. Шерстобоев

[Илимская пашня. Т. 2.
Илимский край во II–IV четвертях XVIII века.
Глава VII. Урожаи и сборы хлебов]

Ссуды и хлебные магазины

Пуд – русская мера веса, равная 40 фунтам или 16,38 кг.

Четверть – русская мера объема сыпучих тел, с последней четверти XVII в. равная 8 пудам.

Фунт – русская мера веса, равная 409,5 г.

Четверик – русская мера объема сыпучих тел (1/8 четверти), равная 8 гарнцам, или 26,24 л.

Гарнец – русская мера сыпучих тел, равная 3,28 л.(1/8 часть четвери­ка, 1/64 часть четверти).

Заселение реки Лены уже к середине ХVII века образовало густые цепочки деревень:
появились Подымахино, Марково, Кайманово, Красноярово, Карпово, Боярск и другие.
Большинство деревень носит имена тех, кто их основал:
Кипрюшка Марков, Митька Кайманов, Гришка Подымахин и т.д.
Эти деревни в 2-3 двора, расположенные друг от друга на расстоянии 5-12 верст,
составляли одну волость,
центром которой был Усть-Кутский острог.

С освоением Ленского волока одной из основных повинностей
илимчан и устькутян становится постройки дощаников и кочей
для сплава провианта, пороха, людей «для Якутской службы».
Основным занятием населения стало землепашество.

По Ленскому волоку через Усть-Кут прошли многие казачьи отряды
и экспедиции, сделавшие важнейшие географические открытия.

Коренное население края – эвенки (местные их называли тунгусами), дали большое количество географических названий. Река Кута от эвенкийского «кута», означает «трясина», «болото», «заболоченное место». Населенные пункты «Янталь» - «красная глина», Турука – «туруке» - «соль» и т.д.

Происхождение названия «Лена» точно не раскрыто.
Во времена первооткрывателя Лены землепроходца Пантелея Пянды (1619-1623 гг.),
река называлась «Елюенэ», что созвучно с эвенкийским «Иэнеси» - «Енисей»
и означает «большая река». Г.Ф. Миллер в ХVIII в.
писал: «... тунгусы называют реку Лена – «Ленна».
Якуты Лену называют «Орюс», что означает «река» (большая).
Буряты называют «3улхэ, 3улхэ-мурэн» - «большая».

Первые поселенцы занимались охотой, рыбной ловлей, собирательством, скотоводством и земледелием. Промысловые умения и навыки они часто перенимали от тунгусов (эвенков).
Часто заимствованной была и промысловая одежда, которую покупали или выменивали у тунгусов.

В ХХ веке в деревнях по Лене и ее притокам
часто жили среди русских и семьи оседлых эвенков: Шароглазовы, Силкины, Апкины, Жерандаевы, Чесмановы, Катанаевы, Лекановы, которые занимались промыслами и собирательством, выделыванием шкур и шитьем шуб, шапок, рукавиц-кокольд, унтов. Частыми были и смешанные браки.

В лесах собирали чернику, голубицу, черемуху, черную и красную смородину, на болотах – клюкву, из грибов особо ценились сырые грузди, рыжики и белые маслята.

Ловили в реках харусов, ленков, тайменей, сигов, тагунков, вальков, сорог, щук, налимов, ершей, осетров. Охотились на белку, медведя, лису, волка, изюбря, лося.

В ходе полевой работы были выявлены
самоназвания русских старожилов района:
«Ленские чалдоны», «бурундуки», «ленские водохлебы», «ленские бурдушники».
до сих пор,мы- сибиряки, говорим : "...водохлёб,ты-ленский" -примечание модератора дневника
В верхних подрайонах жителей с. Омолой называли «омолоевские ногти» или «омолоевские ногти подзакожные», д. Боярск «боярские чубуки», или «почекунинцы», д. Рига – «риганы» или «рижные», д. Синюшкина – «синепузы».

Самыми распространенными фамилиями в районе являются Антипины, Красноштановы, Карауловы, Зыряновы, Марковы, Наумовы, Подымахины, Тарасовы, Кошкаревы.

В процессе работы записаны устные рассказы: о производстве тканей, обуви и одежды в домашних условиях, о технологии вязания одной иглой варег, носок–крипоток, о различных технологиях изготовления традиционной текстильной куклы, о комплексах одежды, в том числе и промысловой.

Выявлены и зафиксированы на фотопленке, и в полевом дневнике предметы материальной культуры, находящиеся в Усть-Кутском историческом музее, в школьных музеях пос. Верхнемарково, Ручей, Музее народного образования им. Н.К. Маркова (г. Усть-Кут), в собственности информантов образцы одежды русских старожилов, предметы рыбной ловли, предметы быта.
http://iodnt.ru/index.php?opti...Itemid=522

http://www.rgo-sib.ru/news/103.htm
1. Усолье-на-Илиме.

Соль на Илиме близ Шестаково в Иркутской губернии добывали испокон веков.
Еще в XVII веке в «Чертеже сибирских градов и земель» Семена Ремезова
это место на карте было помечено одним словом «Усолье».
Вероятно, эти источники открыли еще русские казаки в XVII веке.
К этим ключам – естественным солонцам привела кого-нибудь из казаков звериная тропа.
Кто-то из них первым догадался выпарить соль.
Из одного ведра ее получалось пять фунтов, т.е. около 2 кг.
И кто знает, может быть, именно эти ключи и были одной из причин основания Усолья-на-Илиме.
Во всяком случае жители Шестаково без труда выпаривали соль из рассола
в обыкновенных горшках, но только для домашнего употребления.
Рассол был чист и насыщен, и соль из него получалась белая, мелкая, отличного качества.

Вот как описывает ключи газета «Сибирь» в № 34 от 24 сентября 1878 года:
«Главнейшее богатство илимских окрестностей – два соляных источника, находящиеся близ села Шестаково. Оба эти источника по своему местоположению изолированы от притока пресной воды, исключая время весеннего половодья, когда они на 10–15 дней заливаются рекой.
Затем лето и зиму они в виде фонтанчиков бьют из берега.

По содержанию соли это самое богатое месторождение в Сибири. По всем признакам недалеко должны находиться залежи каменной соли. Эти источники уже третий год заявлены и перешли уже в третьи руки, но до сих пор ни один из владельцев не приступил к постройке завода. Это тем более удивительно, что в Шестаково уже приготовлен лес для его постройки.

Но для того, чтобы исправить Илимский тракт, а из Илимска проложить новую дорогу (35 верст) до с. Шестаково, нужны крупные затраты, а соль – дешевый продукт».

Кто же был тот смельчак, который себе в убыток все-таки стал строить сользавод и построил его?

II. Бутины.

Бутины – коренные жители забайкальского города Нерчинска. Их предок в конце XVII века в составе рудоискательной партии под начальством Леваидиана по указу Петра I был послан в Сибирь (1), да так и остался навсегда в диких степях Забайкалья. Его дети, внуки, правнуки безвыездно жили в Нерчинске и были мелкими купцами. В начале XIX века Бутины торговали, в основном, пушниной, которую скупали у мелких торговцев, а те в свою очередь выменивали «мягкое золото» у тунгусов, орочен за чай, сахар, конфекты (так говорили в старину), порох, свинец, муку, масло, одежду, но, главным образом, за водку и табак. Пушной товар доставлялся Бутиным на Ирбитскую ярмарку в Нижний Новгород и даже в Москву (2).

Но, говоря о фирме, нельзя не упомянуть одну особенность: Бутины входили в единую гильдейскую фирму с единым наследственным капиталом. Это означало, что из всей корпорации лишь один назывался купцом, а другие – купеческими сыновьями, братьями, племянниками. Эту фирму создал и возглавил дед Бутиных еще в 1825 году. В 1835 г. дед умер, и в купеческую гильдию вступил отец Бутиных, так как был старшим в семье. После смерти отца в 1854 г. корпорацию возглавил их дядя (3). Автоматически Бутины становились купеческими племянниками и должны были ждать своей очереди, чтобы возглавить корпорацию. Такое ожидание могло длиться многие годы. Это не устраивало молодых братьев – Николая и Михаила. Им хотелось самостоятельности, они искали ее и нашли за много верст от Нерчинска в далекой Кяхте.

Старший брат Николай занялся извозом, перевозя китайский чай из Кяхты в Нерчинск. Чай принадлежал купцу Николаю Хрисанфовичу Кандинскому (1810–1863). Через несколько лет старший брат уже работал у Кандинского в качестве приказчика, а затем заведующего Троицкосавскими мануфактурными магазинами. Туда же, в магазин, был принят приказчиком Михаил Бутин (4).

Вскоре Кандинский умер, и Бутины смогли очень дешево купить магазин, в котором работали и который стал основой капитала будущей фирмы братьев Бутиных.

Бутины перевезли магазин, имеется в виду весь товар и все оснащение, из Троицкосавска в Нерчинск.

Немедленно братья разделились со своим дядей – Артемием Михайловичем, взяв свою долю капитала, и в спешном порядке стали строить новый магазин. Они потратились, зато сделали самый лучший, самый красивый, самый просторный, самый богатый магазин в городе.

Уже в конце 60-х годов в руках Бутиных сосредоточилась товарная торговля, которая простиралась от берегов Тихого океана до берегов Енисея, золотопромышленность, которая с Дарасуна переместилась в богатейшие районы Амура и его притоков. В 1871 году Бутин-младший становится совладельцем, а позже хозяином Ново-Александровского винокуренного завода, который находился в 87 верстах от Иркутска, близ села Горохово. В 1872 году по приглашению владельца Николаевского железоделательного завода – он находился в 20 верстах от Братского острога – Бутины входят в товарищество по владению заводом, который производит не только железо, чугун, сталь, но и постепенно переходит к выпуску такого сложного оборудования, как паровозные котлы, пароходы, локомобили, горные буры и прочее.

В Забайкалье Бутины покупают Борщевский винокуренный завод и арендуют Боряинское самосадочное озеро, но соль, которую они покупали, была, как говорили в старину, «дурного» качества.

Вот почему в Забайкалье в Приамурье люди вынуждены были, переплачивая, брать иностранную соль, а в Иркутской губернии свои щупальца раскинул Усольский сользавод, именовавшийся в дореволюционное время Иркутским сользаводом, который один назначал монопольные цены на этот продукт, так как конкурентов у него не было. Необходимо было разрушить усольскую монополию и оттеснить иностранцев на соляном рынке. Но для того, чтобы успешно конкурировать с ними, нужно было найти богатое месторождение. Поиском его и занялся Михаил Дмитриевич Бутин в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века.

Телеграммой от 21 сентября 1880 года доверенный «Торгового дома братьев Бутиных» И. И. Горайский сообщил Бутиным, что владельцы соляных ключей в Шестаково ищут арендатора своих земель с условием постройки на этом месте сользавода. Это как нельзя лучше отвечало замыслу Бутиных, но им нужны были гарантии качества соли, и они в ответной телеграмме просят сделать химический анализ соли шестаковских ключей (5). Мы не знаем, что им ответили из Иркутска, знаем только, что Бутины сделали кадровую перестановку, направив своим доверенным в Иркутск Карла Фомича Люца.

III. Первый управляющий – ссыльный генерал.

В Читинском госархиве, к счастью, сохранился один из самых первых документов, проливающих свет на передачу земли в долгосрочную аренду Бутиным. Это геометрический специальный план дачи сенокосной и пахотной земли урочища «Железный» близ села Шестаково Нижнеилимской волости Киренского округа. «Дача пахотной сенокосной земли, – говорилось в документе, – разработанная крестьянами Шестаковского селения, отдана в 25-летнее арендное содержание «Торговому дому братьев Бутиных» под устройство сользавода при илимских соляных источниках, находящихся в восточной стороне от Шестаково, участок отмежеван 31 октября 1881 года» (6).

Этот геометрический план подписали с одной стороны – управляющий Илимским сользаводом отставной генерал-майор Петр Иванович Иванов, с другой – доверенные от крестьян Голоковского селения Макарий ПЕТРОВИЧ Литвинцев, АФАНАСИЙ ПЕТРОВИЧ РЫБКИН, Матвей Христофорович Шестаков, Филимон Христофорович Каморников, Матвей Дорофеевич Шестаков.

Копия этого плана была выдана доверенному «Торгового дома братьев Бутиных» иркутскому мещанину Карлу Фомичу Люцу.

Из всех вышеназванных фамилий мне более знакома фамилия Люц. Я знал, что Люцу еще в 1878 году принадлежал амурский пароход «Эмма Людорф». Будучи самостоятельным купцом, Люц нес убытки и вынужден был пойти на службу, дабы свести концы с концами. Бутины предложили ему сначала торговать спиртом в Верхнеудинске (современное Улан-Удэ), а когда он оправдал надежды, отправили его своим доверенным в Иркутск (7).

Своеобразным открытием для автора было то, что заводом управлял отставной генерал-майор. Ссыльных в Сибири было немало: и дворян, и простолюдинов, и солдат, и офицеров, но вот чтобы сюда был этапирован царский генерал, такое случалось не так уж часто. О нем известно немногое: сослан из Киева за политические мотивы, в дальнейшем (в начале XX века) мелкий торговец.

Вообще работу у Бутиных находили многие ссыльные, братья не боялись ставить «смутьянов» на руководящие посты. Так, управляющий приисками у них работали ссыльный Михайлов, попавший в немилость Дейхман, комиссионером* в Тулуне долгое время был участник польских событий 1863 года Дорогостайский, вот и управление сользаводом в такой глухомани, как Шестаково, Бутины поручили ссыльному генералу Петру Ивановичу Иванову.

IV. Начало.

Сользавод – сказано, может быть, слишком громко, потому что сам Бутин называл свое предприятие «весьма скромным» – строился в 1880–1881 годах силами рабочих Николаевского железоделательного завода и местных крестьян, которые заготовляли и подвозили на стройку лес, очищали от пней и валежника трассу будущей дороги, которая должна была связать с. Шестаково с г. Илимском, строили мосты. По зимнику успели завезти с Ангары на Илим, а оттуда – на завод различные механические части, в том числе варницу баварской системы. Все это срочно собиралось, монтировалось, приготовлялось к опробированию.

Через своих иркутских агентов братья Бутины переманили с Усольского сользавода механика и двух мастеровых, которых немедленно привезли на завод. Все было готово к пуску варницы, кроме жилья. Казармы еще не были построены, не во всех времянках еще сложили печи.

Опробование системы прошло успешно. В первые три года на заводе было добыто 73 690 пудов соли, а затраты составили 77 637 рублей. Иногда, когда интересы совпадали, Бутины действовали заодно с другими купцами. Так, управляющим Николаевским заводом Н. Е. Глотовым на средства, предоставленные в его распоряжение купцом А. М. Сибиряковым, вьючная тропа от села Большая Мамырь через Каймоново, Суворки, г. Илимск, до деревни Мука была расчищена и превращена в тележный путь, причем целые версты в топких местах были устланы накатником (8).

А в самом селе Большая Мамырь была сооружена пристань для пароходов, откуда соленый груз уходил в сторону Иркутска и дальше – в Забайкалье.

Итак, дорога проложена, завод, его малый вариант, построен. К тому времени на Николаевском заводе был собран пароход «Кучум», который буксировал баржи с железом и солью в Иркутск, но в 1883 году «Кучум» был продан, и его заменил собранный на Николаевском заводе 20 – сильный пароход «Граф Сперанский». Этот работяга стал успешно водить баржи с грузами до 90 тысяч пудов до самого Иркутска, а в обратный путь захватывать товар из губернской столицы, хлеб из Балаганского округа и разные другие грузы для завода.

Илимскую соль отправляли не только на восток, в Иркутск, и дальше – в Забайкалье, но и на запад – по Ангаре – в Енисейскую губернию, на север – в Усть-Кут, а оттуда пароходами – на Олекминско-Витимские прииски (9).

Илимская соль была послана и в Москву, на промышленно-художественную выставку, которую предполагали провести в 1881 году, но из-за убийства императора Александра II ее перенесли на 1882 г. Среди массы экспонатов со всей России демонстрировались произведения Николаевского железоделательного завода и Илимского сользавода. Эксперты дали высокую оценку бутинским изделиям, особенно пароходам, и отдельно отметили качество шестаковского продукта. «Производство илимской соли, – писали они, – пока еще не доведено до тех размеров, какие желают придать ему (заводу) владельцы источников, так как не окончена еще постройка большого завода. Варку соли предполагается вести в течение целого года, кроме весны, когда река Илим при половодье заливает и самые источники, расположенные на его берегу. Бутины намереваются искать залежи каменной соли близ г. Илимска и выписали из Франции новейшие системы бур» (10).

За свои изделия Бутины были награждены высшей наградой, выше золотых и серебряных наград выставки – правом употребления Государственного Герба. Герб можно ставить не только на исходящих бумагах завода, что придавало им огромную значимость, но и на изделиях, если речь шла о железе, чугуне, а также на фактурах. Кстати, герб есть на обложках нескольких старинных брошюр, рекламирующих продукцию Николаевского железоделательного завода, что являлось одновременно рекламой и для товара, и для товаропроизводителя.

V. «Соли-злодейки сусеки стоят...»

Приведенные в заголовке слова заимствованы из пословицы «Соли – злодейки сусеки стоят, а табаку – свету ущипнуть нету». Кто, когда сочинил эту пословицу, – неизвестно, но солеваренная каторга слыла самой изнурительной, самой тяжелой, самой бесчеловечной.

«Жар и пар, которые скапливаются в том сарае, где варится сок (его еще называли грен – авт.) в грене, громадном котле, похожем на огромную сковороду, становятся во время горячих и спешных работ до того тяжелыми и невыносимыми, что арестанты принуждены снимать с себя все платья и работать голыми до обильного пота. Но при этих условиях духота и жар до того неодолимы, что каждый рабочий должен выбегать из варницы в бревенчатую холодную постройку, плохо мшонную, чтобы свое потное тело поставить под сквозняк или обкатиться водой. Редкий рабочий выдерживает здесь больше двух месяцев...» (11).

Вот еще: «Каторжники – поляки работали или в Чите, где они строили баржи, или на чугунолитейных заводах, или на соляных варницах. Я видел последних в Усть-Куте на Лене. Полуголые, они стояли в балагане вокруг громадного котла и мешали кипевший густой рассол длинными «веслами». В балагане жара была адская, но через широко раскрытые двери дул леденящий сквозняк, чтобы помогать испарению рассола. В два года работы при подобных условиях мученики умирали от чахотки» (12).

Тяжело было не только соловарам, подваркам, но и всем, кто был связан с производством: нимальщикам, соленосам, высыпальщикам, у всех у них любой порез вызывал адские боли и не заживал месяцами.

По дореволюционной тюремной статистике самый высокий процент побегов приходился именно на солеваренную каторгу. Отсюда бежали при первом удобном случае. В 1834 году из Иркутского сользавода из 1 000 ссыльных сбежало 976 человек (13).

К сожалению, мы не располагаем статистикой побегов с Илимского солеваренного завода, но то, что эти цифры были бы незначительными, это бесспорно.

Дело в том, что при Бутиных труд рабочих был намного облегчен. Солеварам и их помощникам не надо было обливаться потом возле гренов, дабы постоянно помешивать рассол, это за них делала механическая варница баварской системы, но, во-первых, машины часто выходили из строя, а, во-вторых, за механизмами нужно следить, а это значит находиться вблизи и дышать все теми же вредными испарениями.

Понимая несовершенство технологического процесса получения соли из ключевых источников, Бутины всерьез занимались поисками месторождений каменной соли, не замечая приближающегося кризиса...

VI.Там, где стоял завод ...

Планы Бутиных по развитию местной промышленности, в том числе по расширению соледобывающей отрасли фирмы расстроились из-за сильного финансового кризиса, потрясшего торговый дом. Из-за тяжелейшей засухи рано прекратилась добыча золота, отправленные из Одессы и Гамбурга пароходы с товарами затонули, свой урон нанесли иркутские пожары 1879 года, когда сгорели крупнейшие оптовые склады братьев Бутиных, сказались большие затраты на пароходство, на сользавод, который не приносил прибыли из-за дешевизны продукта.

Все это вместе взятое вынудило купцов обратиться к кредитору Хаминову. Последний предложил создать администрацию, Бутины согласились, не подозревая, что добровольно накидывают на свою шею петлю. Администрация повела себя как подлинный хозяин всех предприятий Бутиных. Она стала сокращать производство, увольнять рабочих, уменьшать заработную плату, продавать пароходы, сдавать в аренду или продавать прииски.

Сользавод был передан в аренду компании «Ясинский и К», в которую, кроме купца Людвига Адамовича Ясинского, входил управляющий Николаевским заводом Николай Егорович Глотов; Глотов являлся и распорядителем дел товарищества. Интересно, что Ясинский входил еще в одну компанию и тоже с Глотовым, только с другим – Евграфом Егоровичем (родной брат Н. Е. Глотова). Вместе с ним он владел пароходом «Граф Сперанский». Именно этот «Граф ...» после того, как бутинский «Кучум» был продан администрацией за Байкал, на Селенгу, стал перевозить грузы Николаевского и Илимского заводов. Арендаторы, люди небогатые, не в состоянии были расширять солеваренное производство. Дай бог, чтобы построенное не развалилось! Не хватало денег даже на ремонт дорог, поэтому приходилось искать и заинтересовывать богатых капиталистов, как, например, Сибиряков.

А бывший владелец завода М. Д. Бутин до самой старости судился с многочисленными кредиторами и лишь в июне 1896 года после более чем десятилетнего отсутствия в крае вернулся в Нерчинск, выиграв дело, но уже не застав в живых своего брата Николая Дмитриевича. Здоровье, нервы были сильно подорваны, сказались тяжбы, бесчисленные судебные разбирательства и кляузы, растянувшиеся на долгие десять лет.

В одном из писем-прошений Императору М. Д. Бутин с горечью писал: «Торговля мануфактурными товарами /раньше простиралась на сумму от 3 до 4 миллионов рублей в год/ прекращена окончательно, и теперь торговлей Амурского края овладели иностранцы.

В одной Забайкальской области «Торговым домом...» передвигалось извозом до 500 000 пудов разной клади (железо, соль, спирт), что давало заработок населению; все это прекращено окончательно.

«Торговый дом» всегда боролся против монополии, а сейчас торжествует на Амуре монопольная торговля иностранцев железом, солью, сахаром...».

Еще через несколько лет Михаила Дмитриевича не стало. Незадолго до кончины он завещал почти все свое двухмиллионное состояние на нужды народного просвещения Нерчинска и его уезда, на содержание реального училища, на открытие приюта для бедных девочек, на организацию десяти школ в Нерчинском уезде.

А в далеком сибирском селе, в «медвежьем» уголке Шестаково, продолжал работать сользавод.

После смерти Ясинского, а затем Глотова арендатором завода стал купец города Илимска, инженер С. И. Серебренников (14). В то время (1911–1917) производительность завода не превышала 20 тысяч пудов в год (это меньше, чем в первые годы эксплуатации завода). Никаким расширением производства Серебренников не занимался, как не занимался разведкой залежей каменной соли. Никаких новых построек на территории завода не появилось. Все оставалось таким, каким было при Бутине. По сути дела предприятие так и не было доведено до ума, как того хотел Бутин.

В годы Советской власти соляное дело не забросили, но и не укрупнили. Те же самые постройки, та же варница, те же примитивные насосы, приходящие в движение с помощью двух лошадей, ходящих по кругу и качающих рассол. Все то же самое, только много появилось трескучих фраз типа: «соцсоревнование», «соцобязательство», «революционная сознательность», «коммунистический труд».

Правда, теперь испарениями дышали и обливались потом не ссыльные, а вольнонаемные. А таких всегда предостаточно, особенно в голодные годы. Соглашались на любую работу, устраивались соловарами, подварками, слесарями, молотобойцами, дрововозами.

Как и при Бутиных, из тех же складов (важен) таскали на телеги те же самые ендовки (тяжелые ящики с солью), и шестаковские крестьяне перевозили соль с завода на Ангару, к большемамырской пристани, откуда ее развозили по городам и селам губернии.

Правда, поубавилось теперь людей на солеварне. Вот что писал экономист Соляри в своем «Промышленно -экономическом справочнике на 1921 год»: «Илимский сользавод при настоящем необеспечении продовольствием, топливом и рабочими, которых на 1 декабря значилось всего 20 человек, имеет местное значение».

После Гражданской войны в 30-х годах положение поправляется. Об этом читаем в «Советской Сибирской энциклопедии»: «Среднегодовая производительность завода около 400 тонн». Сравниваем с первыми бутинскими годами эксплуатации завода и тоже – около 400 тонн, если точнее, 393 тонны.

Во время войны завод не переставал давать продукцию, большую часть которой отправлял на фронт. После войны в 1951–1952 годах в этих места прошла железная дорога, которую строили заключенные, в том числе «враги народа». Одна из береговых опор железнодорожного моста легла как раз на то место, где стоял сользавод. Старые бревенчатые потемневшие от времени цеха снесли, за убытки строители заплатили 1 014 рублей старыми деньгами. На этом закончилась история Илимского завода, просуществовавшего 70 лет. И, кто знает, может быть, придет время, и люди вспомнят об илимской соли, и разведка ее месторождения начнется новым поколением.

Пусть только это новое поколение
не забывает историю своей земли,
своего народа, своей Родины.

Георгий Р.

"СКАЗ О ВЕЧНОЙ ЛЮБВИ"
отрывок:

"Который день шёл молодой парень звериной тропой,
ориентируясь по течению небольшой речки.
Запас сухарей у него в котомке подходил к концу,
а поселений на пути нет и нет.

Несколько лет назад слышал он от ямского люда,
что есть недалеко от реки Лены поселение
и много ещё не запаханных земель, где можно осесть,
построить заимку и растить хлеб, держать скот, охотиться,
потом жениться и хозяйствовать на земле большой и дружной семьёй.

Да, но это только мечты, а пока, пока -
нелёгкий путь к неизведанному.
Радовало лишь то, что чем дальше он шёл,
тем полноводнее становилась река."
http://lv.ust-kut.org/?2017/13/01132017.htm

osokina-galina написал:

[q]

Иду вот и думаю: "Где река полноводней будет, срублю плот - по течению плыть всё сподручней". Вот и вся моя жизнь незамысловатая. Я у вас, добрые люди, хочу спросить, как называется эта река и далеко ли до жилища людского?

[/q]

продолжение :


- Река, вдоль которой ты идёшь, называется Мука, так её казаки-первопроходцы нарекли, это потому, что плыть по ней сплошное мученье, уж больно она строптива, завалиста, да заломиста. Впадает она в реку Купу, что много полноводней, да и норову более спокойного, на ней можешь ладить плот и плыть, благословясь, до самого устья, эдак вёрст тридцать с гаком. Вынесет тебя река в устье, где она впадает в реку Куту. В устье Купы, в мысу, деревня наша - Каймоново зовётся. Зайдёшь в крайнюю по течению избу, что на бережку, под горкой, стоит, передашь поклон матери нашей Авдотье Антиповне, да скажи, что встречал-де сынов её на реке Мука, Устина и Луку в добром здравии. Шлём-де ей поклон и доброго здравия. К Троице, если Господь благословит, будем дома. Только на плоту плыви по светлому дню, ночью ни-ни, ночью, недаром говорят, все собаки чёрные. Купа хоть и спокойная с виду река, однако в ночь-то может и свой норов показать. В деревне у нас же переночуешь, а там, оглядевшись, и решишь, что дальше делать. Только в верхнюю слободу, что у нас в деревне частоколом обнесена, не ходи. Там люди старой веры живут, они неплохие, трудолюбивые, но очень замкнутые и, что касаемо нашей веры, то зовут нас табачниками и молятся Господу двумя перстами, говоря, что мы молимся троепёрстно, а значит, кукишем. Они и в работники людей другой веры не берут, грех это у них большой считается. Девок своих замуж вне своего скита не отдают и в общину людей иной веры не принимают. А так, народ на редкость трудолюбивый и порядочный, табака не курят и вина не пьют. Правит у них старейшина, старец Колыван. Потому слободу люд сторонний прозывает Колывановской. А так в скиту проживают три рода, то есть три фамилии: Антипов род - Антипины, Зырянов род - род старца Зыряна, и род Колывана старшего - Каймоновы.

Рассказчик умолк. Наступила пауза, в которой вокруг слышалось пение весенних птиц.

- Ну, вот и ладно, - сказал старший, Устин. - Засиделись мы, пора в путь-дорогу, а то нам засветло ещё до Берёзовской пади дойти надо.

Путники разом встали, накинули свои котомки на плечи и, попрощавшись, отправились в путь.

Яков отправился дальше вниз по реке Мука.

Весь оставшийся день Яков шёл без остановок, придерживаясь русла реки. Наконец, когда в лесу стали сгущаться сумерки, он вышел на небольшую поляну. Оглядев местность, к своей радости, понял, что вышел в устье реки Муки. Его взору открылась река Купа, в которую и впадала небольшая речушка. Красота этого места, слияния двух рек, даже в вечерних сумерках была сказочной. Где-то недалеко крякали утки. Пение птиц было завораживающим. Но путнику было не до веселья, гудели натруженные ноги - сказывалась длительная ходьба по лесу. На краю поляны стояла огромная ель. Её большая густая крона и приютила одинокого странника. Под ней он развёл костерок. Положив под голову котомку, крепко уснул, укутавшись в свой видавший виды зипунишко. Спал он спокойно, никого не боясь: разбойникам он не нужен, так как у него нечего было взять, а звери в эту пору сытые, и заняты своим потомством. Проснулся Яков с рассветом, так он был приучен с малых лет. Вздул огонёк - холодно утром возле реки. Пламя костра согрело озябшие за ночь тело и руки. Путник вскипятил в котелке воды, брусничным листом заварил в нём чай. Потом с удовольствием попил из обжигающей жестяной кружки горьковатый напиток, взбодрился, кругом на все голоса пели птицы, и от этого на душе становилось очень хорошо, и грела её надежда, что вот-вот сбудется его мечта, когда он вольным хозяином будет пахать свою землю. Он уже представлял тучные хлеба на полях, большую дружную семью подрастающих детей, которые тоже будут помогать родителям в нелёгком крестьянском труде. Но это мечты, а сейчас нужно строить плот, причём крепкий, на котором можно преодолеть много вёрст по порожистой реке Купе. За свою недолгую жизнь Якову часто в батраках приходилось махать топором, помогая плотникам, - поднаторел в плотницком деле. Над горкой другого берега реки стала подниматься багровая заря, извещая о скором появлении солнца. Яков пошёл выбирать деревья для строительства плота. Нужны сухостойные деревья. Причём лучшая древесина для плота - это сухая ель, она и крепка и плавуча. На еловом плоту, если его добротно построить, можно плыть очень долго, не боясь ничего. Весь день, до вечера, Яков строил плот: валил сухие деревья, делал из них брёвна, таскал на берег, поближе к воде, потом подгонял бревно к бревну и крепил их между собой поперечными прожилинами, зарубая их специальным шипом, называемым плотниками ласточкиным хвостом.

К закату плот был построен, и Яков хотел было плыть на нём в ночь, но вспомнил наказ Устина и решил послушаться доброго совета.

Следующая ночь была долгой, потому как не спалось, мучило какое-то неясное волнение, и всё-таки усталость взяла своё. Во сне Яков видел своё далёкое детство, отчий дом, маму и чувствовал запах, забытый запах свежеиспечённого хлеба. Хлеб, хлеб, хлеб - всему голова.

И вот наступило утро следующего дня. Яков проснулся в приподнятом настроении. Наскоро попил чая с сухариком, сел на плот, оттолкнулся и поплыл. Стояло такое спокойное утро - ни один кустик не шевелился, было полное безветрие. Лес, горы и багровое небо отражались в воде, как в зеркале. Всё вместе было похоже на добрую сказку с очень счастливым концом. Яков троекратно перекрестился, глядя на восход солнца, с поклоном прочитал молитву и, закончив молитву словами: "Господи, помилуй", - ещё троекратно перекрестился, и опять же, кланяясь. Река подхватила лёгкий плот и понесла его по течению всё дальше и дальше. Плывя по речке, Яков взял загодя срубленное удилище, приладил к нему на нитке крючок, наживку слепил из размоченного сухаря и стал пробовать ловить рыбу. Рыба сразу же стала клевать, рыба не крупная, то елец попадёт, то гольян, но Яков и этому был несказанно рад. Наконец-то после длительного хлебного поста можно будет досыта похлебать ухи из настоящей речной рыбы. Когда солнце поднялось высоко, указывая, что пришёл полдень, Яков причалил свой плот у каменистого бережка, развёл огонь, сварил из пойманной рыбы и луковиц саранки уху, похлебал её с удовольствием и поплыл дальше. Близились сумерки. Яков стал присматривать место для ночлега. Выбрал опять живописную поляну с одиноко стоящей раскидистой елью, под которой и устроился на ночлег. Стали сгущаться сумерки, при зажжённом костре в лесу сразу кажется темнее. Стих лёгкий вечерний ветерок, и в вечерней тишине путник отчётливо услышал собачий лай и мычанье коров, на душе стало радостно и вместе с тем тревожно. Радостно от того, что скоро увидит людское жильё, а тревожно - как его встретят люди, что его ждёт завтра? Завтра?! Какое же оно будет?

Утро не заставило себя долго ждать, собравшись наспех, Яков отчалил от берега свой плот. К полудню он доплыл до той самой реки Куты, в которую впадала Купа-река. На противоположном берегу стояла деревня. Переплыв реку, Яков приколол свой плот шестом и пошёл к той хате, к которой ему велел Устин. Идя мимо домов, путник отметил для себя, что дома в основном у всех большие, стоят как бы обособленно друг от друга, а дворы просторные с множеством хозяйственных построек, и у каждого двора есть загоны для скота. Все хозяйства обнесены добротными заборами с крепкими калитками и высокими резными воротами. Путник подошёл к воротам дома, описанного Устином, постучал в калитку кованым кольцом, которое и было ручкой на калитке.

Тишина. Немного погодя, Яков постучал повторно. После повторного стука во дворе раздался зычный женский голос:

- Иду, иду.

Калитку открыла русоволосая, крепкого сложения женщина. Одета она была в сарафан, на голове повязан серый платок из самотканой льняной материи, на ногах - ичиги, таких в центральной России не носили.

Женщина, увидев путника, согласно обычаю, сказала:

- Слава Господу Богу

При этом оба: и хозяйка, и путник перекрестились. Яков спросил:

- Вы ли будете Авдотья Антиповна?

Женщина ответила утвердительно. Тогда путник передал ей поклон от сыновей: Устина и Луки, пообещавших к празднику Святой Троицы быть дома. Хозяйка поблагодарила путника за добрые вести и пригласила войти. Во дворе стоял широкий стол под навесом, куда и предложила присесть гостю хозяйка, а сама пошла, собрать чего-нибудь на стол. Двор был широким, просторным, по нему ходило десятка три куриц, и средь них яркий, разноцветный петух. Собак во дворе видно не было. В Сибири обычно собаки были охотничьи и их держали на заднем дворе, подальше от чужих глаз. День был в разгаре, вся крупная скотина была на пастбище. Хозяйка поставила на стол хлеб, молоко, творог со сметаной, большую деревянную кружку. Заботливым голосом произнесла:

- Откушай, добрый человек, чем Бог послал

Яков встал из-за стола, трижды перекрестился, поясно поклонился, а потом принялся есть. Ел он неторопно, с размеренным чувством. Хозяйка присела напротив и молча глядела на исхудавшего странника. Яков поел, поблагодарил хозяйку за угощение и спросил:

- Не нужен ли какому хозяину в деревне работник?

- Не спеши, мил человек, отдохни, отдышись малость, а потом уж, благословясь, будем говорить о работе, - остановила Авдотья Антиповна. - Ты вот лучше поведай мне, откуда ты идёшь и куда путь держишь? На лихого человека ты не похож, на беглого каторжанина тоже, да и гонцом тебя не назвать, одно видно, смирный странник, человек Божий.

Яков тихо вздохнул и рассказал без утайки, как на духу, все свои жизненные злоключения. Женщина слушала внимательно, не перебивая, но до того растрогал её нехитрый рассказ путника, что порой на глаза наворачивалась непрошенная слеза.

Яков закончил свой рассказ. Наступила короткая пауза. Потом хозяйка произнесла:

- Да, поломала тебя жизнь, что и говорить. Но говорят: "Кого любит Господь, того и испытывает".

Помолчали. Потом Яков опять поинтересовался насчёт работы. Авдотья Антиповна в ответ и говорит ему:

- У нас в деревне у всех хозяйства крепкие, семьи большие и рабочих рук у всех достаточно, да и к тому же будь сейчас сенокосная пора, тогда работники почитай всем нужны, а на пахоту своими силами все обходятся. Да и многие уже отсеялись, взять вот нас к примеру. А вот вёрст семь ниже по течению реки Куты стоит деревня - Перфилово, небольшая, там и живёт наш дальний родственник Никифор, крепкий хозяин. Он недавно заезжал к нам, говорил, что ему нужен работник. Правда он своенравен и скуповат, но справедлив. Вот только к нему, боле не знаю. Ступай к нему, коли ко двору придёшься, то, считай, тебе повезло, - произнесла хозяйка, и какая-то лукавая искорка пробежала в её глазах.

Яков поблагодарил Авдотью за совет добрый, за хлеб-соль, за доброту, ещё раз поясно поклонился, и собрался было идти, но хозяйка его остановила: - Погоди чуток, - и пошла в куть. Вынесла краюху хлеба и небольшой кусок сала, завернула в тряпицу и подала Якову.

- Возьми, путник, а то совсем отощал.

- Благослови вас Господь, - поблагодарил Яков.

- Ступай с Богом, - благословила Авдотья Антиповна и перекрестила Якова как-то по-матерински.

Парень вышел со двора и направился к реке, туда, где его ждал оставленный им плот. Около плота он увидел странного человека: в преклонном возрасте, с нечёсаной длинной седой бородой, с лохматой седой копной спутанных волос на голове, с нищенской торбой на боку. Одет он был в холщёвые штаны, в длинную рубаху навыпуск, подпоясанную куском верёвки. На ногах были латанные-перелатанные ичиги. В руках он держал палку, вроде посоха. Старик дождался, пока к нему подойдёт Яков.

- Здравствуй, - поприветствовал он Якова, тот ответил ему тем же и поклонился, сняв шапку. Дед взглянул своими ясными глазами прямо ему в глаза.

- Знаю, поплывёшь ты сейчас в Перфилово, к Никифору, на работу наниматься, так возьми меня с собой на плот, мне тоже в те края надобно по делам.

- Отчего ж не взять, - после длительной паузы ответил Яков, - поехали, вдвоём дорога короче.

Сев на плот, оттолкнулись и поплыли. У Якова никак не шло из ума: "Откуда старец знает, куда я плыву и зачем? Спросить бы, да неудобно как-то". Но старец начал разговор первым.

- Ты не думай, не ломай голову, я всё про всех знаю, и прошлое, и наперёд, что будет, тоже ведаю, сила эта мне с рождения дана.