Вдовенко и Шпилевые. Малороссы Поволжья

А еще малороссы Большой Екатериновки отличались любовью к сотрому словцу и умением смеяться над собой. Одна из многочисленных украинских прибауток, услышанных в детстве от отца:

Сходил хохол к москалю в гости, вернулся домой и говорит: жена, свари мне то, шо я у москаля ел. Жена варит ему щи.
– Не, ты мне свари мне то, шо я у москаля ел!
Жена варит ему кашу.
- Та я ж тебе говорю – свари мне то, шо я у москаля ел!
Жена сварила лапшу. Муж рассердился и поколотил жену. А сын увидел, как отец побил мать и кричит: «Сбив матинку, як затирку!». Тут хохол и вспомнил:
– Я ж у москаля затирку ел!

Фраза «свари мне то, что я у москаля ел» стойко вошла в семейный обиход, а вот что такое затирка, я так и не представляла. Пока не попала на замечательный сайт, посвященный этнографии украинского народа Українська минувшина: ілюстрований етнографічний довідник. http://etno.uaweb.org/mynuvshyna/r06.html Там я обнаружила рецепт этой самой легендарной затирки, одного из стариннейших блюд украинской кухни.

Затірка — одна з найдавніших страв, поширених серед слов'янських народів. Круте підсолене пшеничне на яйцях тісто розтирали з мукою у дерев'яних ночовках дерев'яною ложкою, кописткою або рукою доти, доки не утворювалися кульки розміром з горошину чи квасолину. Їх варили в окропі або молоці, іноді у м'ясній юшці. З. вважалася готовою, коли тісто спливало. Страва мала борошнисту консистенцію. Споживали її з олією, маслом, смальцем, із засмажкою та й без додатків. З. (як і подібні за простотою виготовлення та високою калорійністю галушки) готували на Україні майже щодня. У наші дні цю страву готують вже не так часто і переважно лише на території Полтавщини та Середнього Подніпров'я.

На этом же сайте нашлось коронное блюдо моей бабушки – капусняк, которое я не пробовала вот уже тридцать пять лет и которое она, похоже, одна готовила на всю Саратовскую область. Рецепт оказался тоже старинным, еще из «докартофельной», допетровской эпохи.
Капусняк (капуста засипана, капуста з пшоном) — друга за значенням після борщу рідка овочева страва. Квашену капусту дрібно сікли, заливали окропом і варили з картоплею, морквою та пшоном. У готовий К. клали засмажену на салі цибулю і ще раз проварювали. Особливо цінувався К., зварений на м'ясній юшці з жирної свинини — грудини, поребрини. Його варили частіше у період зимових (різдвяних) М'ясниць. К., як і борщ, заправляли перцем. Навесні та влітку, коли запаси квашеної капусти вичерпувалися, К. варили із свіжої капусти, додаючи для смаку сирівець. У піст цю страву робили пісною, на олії. У першій половині XX ст., коли почали культивувати помідори, на заправку К. почали використовувати томатний сік, морс.

Принято считать, что память рода хранят мужчины… А я знаю, что это женщины век за веком передают от матери к дочери молитвы своей прародины и ее колыбельные, узоры рушников и секреты бабушкиной кухни. И род существует до тех пор, пока женщина это помнит и учит этому своих детей...

Мой дед, Василий Михайлович Вдовенко умер в 1933 году, тридцати пяти лет от роду. В ту весну из колхоза на станцию Лопуховка, что в десяти верстах от Большой Екатериновки, вывозили хлеб. Дед, сопровождавший подводы с зерном, промочил по распутице ноги и сильно простудился. Простуда перешла в воспаление легких, и он сгорел за несколько дней.
Даты смерти деда я не знаю – в книге актовых записей о смерти по Большой Екатериновке полностью отсутствуют записи за январь-апрель, октябрь-декабрь 1933 года и начало 1934 года. А в качестве причин смерти чаще всего фигурируют «истощение», «слабость», «кровавый понос», «острое воспаление кишечника», «сыпной тиф». До революции Большая Екатериновка слыла житницей уезда и по сей день славится своими урожаями - здесь щедрая земля и трудолюбивые люди. И в этом зажиточном и трудолюбивом селе умирали от истощения тридцатилетние мужчины…

Сколько человек погибло в Аткарском районе от голода в 1932-34 годах, не знает никто. Никто специально не изучал эту тему. Голод в Поволжье (память о котором живет в деревнях до сих пор!) в отличие от голода на Украине, малоисследован и не является предметом пристального общественного внимания . Более того, пензенский историк Виктор Кондрашин - низкий ему поклон! - пока единственный ученый, глубоко изучающий тему голода в Поволжье ("Голод 1932-1933 годов в деревнях Поволжья" http://khpg.org/en/index.php?id=1198684491)
Почему-то никого из саратовских ученых эта тема не заинтересовала.

Но масштабы голода в Аткарском районе были ужасающими. Вот несколько примеров из источников, оказавшихся под рукой.

В самом Аткарске за 1933 год умерло столько же людей, сколько за три предыдущих года.

7 мая 1933 года в Аткарске был открыт детприемник "В связи с увеличением детской беспризорности, в особенности оставлению детей с проходящих поездов; детей, родителей осужденных; умерших родителей". (Протокол №53 от 7мая 1933 года заседания Аткарского райисполкома)

За один день 22 июля 1933 года зарегистрирована смерть 22 детей из детприемника.

За последнее время в отдельных селах НВК на почве голода увеличились случаи смертности, опухания и употребления в пищу падали — сусликов, собак, кошек, ежей. В селе Рудня с 1 января с.г. умерло от голода 125 человек. Ежедневно умирает 2–5 человек. Некоторые колхозники вследствие опухолей на работу не выходят. Аналогичное положение в селе Енгалычево. (Спецсообщение о смертности на почве голода в ряде районов Нижне-Волжского края, не ранее 14 июля 1933 г. ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 56. Л. 140http://www.alexanderyakovlev.o...c/1003092)

Деревня Ивлевка Аткарского района, в которой полностью вымерло население, служит хрестоматийным примером масштабов голода в Поволжье. Виктор Кондрашин приводит примеры людоедства в Ивлевке.
По многим селам района в середине 1933 года актовые записи вдруг обрываются, а дальше идут перечеркнутые страницы – видимо, умерших не успевали считать или считать уже было некому? Существовало и указание ОГПУ при регистрации смерти не указывать голод в качестве причины, чтобы скрыть истинную картину вымирания населения.

А дед в это время вынужден был вывозить из колхоза на станцию последнее зерно…

Метрическая запись о рождении деда положила начало моим поискам по Большой Екатериновке. Оказывается, прабабушку звали Еленой, как и меня. Отец не хотел, чтобы мне давали это имя, а оно оказалось семейным!
Вывод второй – имена Михаил и Василий, чередуя, давали старшим сыновьям семьи Вдовенко на протяжении как минумум 150 лет! (Прапрапрадед – Михаил, прапрадед - Василий Михайлович, прадед – Михаил Васильевич, дед – Василий Михайлович, старший брат отца – Михаил Васильевич, мой двоюродный брат – Василий Михайлович).
Вывод третий – крестный деда Иван Иванович Холин был, видимо, братом прабабушки Елены Ивановны. Конечно, Иванович – слишком распространенное отчество, чтобы делать выводы только на этом основании. Но младший брат деда Василия Александр Михайлович носил фамилию Холин! Не потому ли, что осиротев, воспитывался в семье родственников матери?

У деда было как миниум восемь братьев и сестер. Пока они еще не все известны мне по именам.
Марфа Михайловна (1894 - ?) по мужу Мирошникова.
Праскева Михайловна (1896-)
Василий Михайлович (1898 - 1933) - мой дед
Гаврила Михайлович (1901-1941) погиб на фронте.
Иван Михайлович (р. 1904-?) воевал, был ранен, вернулся с фронта инвалидом.
??? (1908 - ?) - уголок метрической книги с именем этого брата моего деда оказался оторван....
Александр Михайлович (1911 -?)
??? Михайлович, младший сын, которого в семье называли Малюк.
Мария Михайловна (1917 -?) - еще до войны перебралась в Саратов.

Atkara-EV

Мы с вами земляки!
Кстати, на Одноклассниках есть группа "Моя малая родина - Большая Екатериновка!!!".

Бабушка Евдокия Ивановна не умела читать и едва могла написать свою фамилию. Родилась она в очень бедной многодетной семье, и в школу ей ходить не пришлось. Сначала она нянчила младший детей, а потом мать отдала девочку "служить к барыне", чтобы не кормить лишний рот. Помещика в Екатериновке не было, и "барыней" в глазах двенадцатилетней девочки могла быть жена и священника, и фельдшера, и учителя. Бабушка выполняла в этой семье мелкую домашнюю работу и присматривала за ребенком.
Мне было восемь лет, когда бабушка умерла, и почти все, что я запомнила - это рассказ о ее детстве "в людях". Однажды барыня послала за банкой смородинового варенья. Банок в кладовой было множество, на каждой наклеена бумажкка с надписью - "малина", "крыжовниик", "смородина". Признаться, что она не умеет читать, девочка не смогла. Долго стояла перед полками, схватила первую попавшуюся банку и отнесла хозяйке. Она замерла, зная, что ее сейчас накажут. Но случайно банка оказалась именно со смородиной, и барыня ее похвалила. И бабушкином голосе спустя семьдесят лет слышалась городость своей удачей.

Мне, образцовой советской первокласснице, научившейся читать в четыре года, впервые в жизни стало больно за другого человека.