Русский СЕВЕР-вглубь веков

Еще раз о ГАЛКИНЕ
и об Усть-Кутском остроге

УСТЬ-КУТСКАЯ ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ГАЗЕТА
Диалог ТВ N 5 ( 27.01.2012 )

2011 год для нашего города прошел под знаком празднования 380-летия,
важнейшим событием которого по праву считается открытие памятника
землепроходцу Ивану Алексеевичу Галкину, основателю Усть-Кута.

Между тем, оценивая вклад атамана Ивана Галкина в истории, доктор исторических наук,
профессор, академик РАЕН, главный научный сотрудник ЯГУ П.Л. Казарян
в статье «380 лет судоходству на великой реке…» пишет,
что «обстоятельства поездки Галкина в 1631 г. на Лену и сбора
ясака с якольских (якутских) племен Средней Лены в подробностях до конца еще не выяснены».

Но при этом, отметив открытие Галкиным в 1630 году пути на Лену,
ставшего знаменитым Ленским волоком, делает общий вывод о том,
что «этот поход, третий русский сплав по Лене,
не оставил особого следа в истории региона».

С содержанием статьи можно ознакомиться в Интернете (http://ostrog.ucoz.ru/publ/k/kazarjan_p_l/ot_eniseja_do_leny/135-1-0-240).

Такой вывод ученого заставляет задуматься.

Не вдаваясь в подробности, скажем, что первым на Лену с южной стороны,
из Енисейска, в 1629 году прошел отряд во главе с десятником Василием Бугром.

Им были построены зимовья на устье Игирмы, с ангарской стороны маршрута - на устье Куты, с ленской стороны, и на самой Лене - в устье Киренги. Двое его товарищей – служилые Терентий Корешок и Федор Михайлов, оставленные для сбора ясака в устье Куты,
стали, по выражению академика Л.С. Берга, первыми оседлыми русскими на Лене.

Вторым был атаман Иван Галкин с отрядом служилых в 30 человек.
Поскольку документов о том, как на Лену попал Бугор, пока еще никто не опубликовал,
о путях на Лену, известных русским до похода Галкина, мы знаем только из отписки
атамана енисейскому воеводе.

В ноябре 1630 года Галкин сообщал: «А по Идирме, государь, водяного ходу до усть Чюхтармы реки три дни,
а по Чюхторме идти до волоку день водяным же путем, а волок на реку на Ялыку, а сухово волоку с Чюхтормы на речку Ялыку днем переходят рано, а по Ялыку до Куты плыти день <…> а до другого волоку идти по Идирме реке вверхь до устья Дидилмы два дни, а с усть Дидилмы сухово волоку идти на реку на Куту, на усть Кутоя два дни». Он хотел было идти «<…> всеми судами вверхь по Идирме-реке со всеми запасы <…>», но « <…> Идирма, государь, река мелкая, болшими судами итьти по ней не мошно, а малых судов не было <…>.

Сейчас на картах нет названия Дидилма.
Теперь это либо ручеек Еловый, впадающий в р. Игирму ниже нынешнего поселка Новая Игирма, примерно в 7-8 км, либо речка Черная, также левый приток Игирмы рядом с поселком.
Поднимаясь по любому из этих притоков, попадаешь из ангарского бассейна в ленский на р. Куту.

А в названии Дидилма (Дидылма) слышится сочетание нескольких эвенкийских слов,
которое можно перевести как «перевал по черной воде».
Так что, скорее всего, Дидилма - это та речка, которую сейчас называют Черной.

Одарив подарками тунгуса, атаман узнает еще один, пока неведомый, маршрут на Лену.
Тунгус «<…>сказал волок на реку на Купуй с устья Идирмы итти вверх по Илиму водяным путем до подволочья два дни<…> И я, государь, с тем тунгусом посылал служивых людей дву человек, Ивашка Чюрочку да Якуньку Васильева, волоку отведывать.

И они, государь, ходили с тем тунгусом, волок отведали и, пришед, сказали про тот волок,
что де лехко человек тот волок днем перейдет. А с ношами тот волок итти два дни на реку на Купуй.
А по Купую плыть на низ до Куты день водою. А Купуй - река водяна».

И мы узнаем имена служилых, кто первыми прошел по сухопутной части будущего Ленского (Илимского) волока. В сообщении Ивана Галкина есть некоторая путаница в названиях рек.
Имея в виду устье одной и той же реки, которую сейчас называют Купа и которая впадает в Куту,
он называет Купу то «Кутой», то «Купой».

Вполне извинительная ошибка при необычайности для русского слуха эвенкийских названий и внешней схожести слов. Когда р. Купу стали называть именно так, наверное, теперь сказать точно нельзя. Отметим лишь, что и через четверь века, в 1657 году,
Петр Бекетов, сообщая якутскому воеводе о своем движении с казной в Москву, написал:
«от Якутского острогу до усть Куты реки дошли в четыре недели два дни, августа в 17 числе.

А по Куте и по Купую до часовни (эта часовня была на устье р. Муки, то есть в нижнем конце сухого пути Ленского волока – Ю.Ч.) шли шесть дней, потому что Кута и Купуй реки до броду сухи и мелки».
Найдя удобный путь, Галкин посылает « <…> через тот волок на реку на Лену служивых людей шесть человек, десятника Илейку Ермолина, Ивашка Романова,
Исачка Васильева, Ярофейка Спиридонова, Марка Любовсково, Гришку Ярославца. А за ними, государь, посылал осмнатцать человек запасы их несть за волок<…>
И они, государь, запасы их перенесли за волок на реку на Купуй. И нашли, государь, на реке на Купуе под волоком тунгусов дву человек. И купили они, служивые люди, у тех тунгусов лотки берестяные. И те, государь, шесть человек поплыли на низ по Купую и Куте два дни до Лены реки».

Вперед идут давно проверенные люди.
Это потом М.В. Ломоносов скажет пророческие слова о будущем прирастании могущества России Сибирью.

А тогда и «государьских служилых», и промышленных (охотников),
и торговых людей манила в неизведанные края пушнина,
в первую очередь, соболь: им и казна, и люди богатели.

А век был жестокий, и перед походом на Лену атаман с отрядом практически тех же служилых,
кто был отправлен с ним на Лену, в зиму 1629-1630 года из Енисейского острога
жестоко подчинил инородцев на енисейских притоках, реках Кан и Усолка,
взял добычу и «ясырь» (пленных женщин и детей).

Было тогда ранено из отряда атамана десять человек,
в том числе трое из будущего передового ленского отряда.
Их вытащили на нартах в Енисейск и вернулись из трехмесячного похода без потерь.

А здесь, на Лене, на первых порах обошлось без крови.
Вверх и вниз от устья Куты жили береговые тунгусы,
ввиду своей немногочисленности и разрозненности подчинившиеся без сопротивления русскому царю.

В нём они также искали защиту от ежегодных набегов воинственных племен тунгусов-охотников
с верховьев Нижней Тунгуски и верховьев Куты,
грабивших становища и уводивших в плен женщин и детей.

Найденный Галкиным путь не был меньшим по продолжительности.
Решающим стал другой фактор: по Илиму можно было поднять несколько больше груза к новому волоку,
чем по Игирме к любому из двух известных. На том месте, откуда двинулся на Лену отряд Галкина,
и был впоследствии построен Илимский острог, ставший на долгие годы центром воеводства.

Ленский или Илимский волок до устья р. Муки,
потом водой по Купе и Куте в Лену – вот та дорога,
которая соединила Русь с Восточной Сибирью,
Якутией и Колымой, позволила выйти к морям Северного и Тихого океанов.

И честь открытия этого пути принадлежит Ивану Галкину.

Посмотрим на строительную деятельность Ивана Галкина.

8 мая 1631 года енисейский воевода князь Семен Шаховский получает от Ивана Галкина сообщение из зимовья на устье Игирмы «<…> как де он с служилыми людьми на усть Идирмы реки в старое зимовье пришел и зимовье укрепил, зделав городком, и башню для караула поставил <…>». «Старое зимовье» - это то, что на устье Игирмы поставил Василий Бугор. Позже, после возвращения в Енисейск, атаман в челобитной от 29 марта 1632 года описывает свою службу на Лене: «<…> и пришет на усть Идирмы реки, по твоему государеву указу, поставя зимовье, учали твой государев ясак збирать с Ылима реки да с Идирмы реки и с Куты реки, и по иным сторонним рекам, которые впали в Лену реку».
Некоторые исследователи считают, что Ивану Галкину, как и другим первым землепроходцам, было свойственно приписывать себе заслуги. Да количество противников, убитых и раненых непокорных инородцев приписывали. Могли приписывать и подарки тунгусам, чтобы те шли под государеву руку. Это проверить было невозможно. Не вызывает сомнения и тот факт, что, преувеличивая свои заслуги, землепроходцы нередко стремились приуменьшить заслуги других.
Но вот зимовья! В 1632 году приписывать себе хоть строительство нового зимовья, хоть укрепление старого было бессмысленно. Во-первых, в Енисейск еще в 1630 году вернулся Бугор, и там знали о построенном им на устье Игирмы зимовье. Во-вторых, Галкину было очевидно, что ему на смену кто-то будет прислан, так как он сам отправлен был всего лишь на годовую службу и должен был вернуться в Енисейск. В-третьих, никто пока не опроверг документально ни укрепления старого зимовья, ни строительства еще одного.
А что если, учитывая численность своего отряда, в три раза большего, чем у Бугра, и предусматривая вероятность зимовки на устье Игирмы, Галкин, прибыв туда в конце лета 1630 года, и старое зимовье сделал острожным, и построил еще одно новое зимовье? Но это предположения, уйдем от них и заодно перейдем на Ленскую сторону волока.
И вот здесь начинаются проблемы. Построил ли что-то Галкин, а если построил, то что именно?
На смену Галкину в июле 1631 года в идирминское зимовье прибыл сотник Петр Бекетов с отрядом. Он принял у Ивана казну, сейчас бы мы сказали «принял дела». Историк, руководитель первой научной экспедиции на Лену в 40-е годы XVIII века, академик Г.Ф. Миллер в «Истории Сибири» опубликовал сообщение Бекетова об этом. Даты в нем нет, но Г.Ф. Миллер считал, что Бекетов писал не ранее 25 декабря 1631 года. Сотник докладывал в Енисейск: «И яз служилыми людми под волок пришел июля в 16 день и принял государевы казны у атамана Ивана Галкина на сеи стороне волоку в зимовье на усть Идирмы реки <…> а про острог мне он Иван, сказал, что поставил острог на Лене реке на усть Куты реки в угожем месте, и на усть Куты поставлено острог у него зимовье по промышленному, одна изба с сенцы, десяти человеком одва можно жити в тоем зимовье, а острожкова заводу около тово зимовья нет никаково».
Бекетов перешел волок в августе и видел то, что построил Галкин. Потом сотник отправился с устья Куты вверх по Лене, а Галкин вниз, побывал на Алдане. Собрав ясак, оба отряда вернулись на волок. Зимой 1631-1632 года атаман возвращается в Енисейск, а Бекетов и приданная ему часть отряда Галкина остаётся на Лене.
В той же челобитной от 29 марта 1632 года Иван Галкин вопреки Бекетову пишет: «И поставили тут на Лене острог середи многих землиц на усть Куты реки в угожем месте. И соль, государь, под тем острогом, самосадка, с версту от того острогу, или мало больше. И в остроге оставили служивых людей. А иные мы, холопы твои, плавали вниз по Лене реки приводить под твою государьскую, высокую руку новые земли <...>».
К сожалению, дан только один ориентир местоположения построенного. И тогда, и сейчас употребляют предлог «под», если нечто расположено ниже по течению от объекта, стоящего на берегу, и «над», если речь идет о том, что расположено выше по течению. Значит, в версте или чуть больше (а верста - это примерно 1090 м) вниз по течению был природный выход соли. В то же время это «на усть Куты». Если существующие ныне представления об остроге на месте нахождения зимовья и там, где еще недавно была сгоревшая районная библиотека, то выход соли-самосадки был где-то на территории нынешнего Западного грузового района. Может быть, в проектной, строительной документации района, его причала имеются какие-то сведения о перекрытии соляного выхода.
Наступает лето 1632 года. Петр Бекетов продвигается в земли якутов, строит в октябре Якутский острог и отписывает об этом в Енисейск. При этом подчеркивает, что «<…> преж того на Лене реке и в Якутцкой земле государева острогу не бывало нигде».

Так что же? Кому верить?

Здесь уместно отметить, как, не подкрепляя документами, исследователи, переписывая друг у друга, вводят читателей в заблуждение.
Современник Г.Ф. Миллера, другой историк И.Э. Фишер, участник той же экспедиции, еще в 1774 году писал в «Сибирской истории», что Петр Бекетов в 1631 году, когда был вверху на Лене, построил Тутурский острог. Его повторяли неисчислимое количество раз, но никто не привел ни единого документа об этом. Между тем, в 1638 году сам сотник, отчитываясь о своей службе, подзабыв, правда, год, писал, что он в 1630 году ходил вверх по Лене и там его осадили «<…> брацкие люди, не похотя <…> ясаку платить. <…> И с служилыми людьми в своей Брацкой землице на степу … сидел я в осаде». В конечном итоге оказалось, что никто и никогда такой острог не строил, и это убедительно доказал в одной из своих работ исследователь Архива древних актов Г.Б. Красноштанов. Вот так рождаются мифы, растиражированные в истины.
Продолжается это и сейчас. В 2009 году в Новосибирске вышла «Историческая энциклопедия Сибири» в трех томах. Читаем статью на стр. 249 первого тома о Бугре Василии Ермолаевиче. «<…> прошел по волоку до р. Кут, спустился до Лены и далее - до Чаи, где перезимовал. Во время похода им поставлены острожки в устьях Идирмы и Кута».
Вот так, оказывается, 10 человек Бугра поставили целых два острожка. Но на устье Идирмы (Игирмы) никогда острожка вообще не бывало, а о строительстве Бугром острожка на устье «Кута» и говорить не приходится.
О Галкине на стр. 367 того же тома читаем: <…> В 1630 году с 30 казаками из Енисейска послан на р. Лену для сбора ясака. По пути, в устье р. Идирмы, укрепил и расширил построенный ранее Бугром Илимский острог (1630). Одним из первых дал подробное описание пути на Лену через реки Илим, Кута и Кулей. В результате его похода (1630-31) в Москву доставлено 2,6 тыс. соболей».
Правда здесь перемешана с вымыслом. Теперь уже Бугор ни много ни мало – строитель, да еще в 1630 году, Илимского острога, который на самом деле строился значительно позже многими людьми. А наш атаман, сам того не зная, этот острог укрепил и расширил. И на Лену попал через какую-то мифическую реку «Кулей», название которой так ловко рифмуется со словом «соболей».

Но вернёмся к документам.

Пока Петр Бекетов в Якутском остроге по Лене и другим рекам собирал ясак, в 1632 году из Енисейска на смену ему пошел большой отряд Парфена Ходырева, зазимовавший на волоке. А с бекетовским ясаком в Енисейск в начале осени прибыли отправленные сотником люди. В начале лета следующего 1633 года с Лены в Енисейск доставили ясак Ходырева.
Новый енисейский воевода Ждан Кондырев в середине июня 1633 года направляет атамана Ивана Галкина на смену Парфену Ходыреву с заданием «< …> ехати из Енисеиского острогу «< …> на Лену в новои острог, что поставлен на усть Куты реки < …> и из острогу ходить и служивых людеи посылать с толмачи вверх и вниз по Лене, и по Киренге, и по иным сторонним рекам, которые впали в Лену реку, опричь Олокны реки» (т.е. Олёкмы).
Что это означает? Может быть, Кондырев, несмотря на прибытие к тому времени с Лены в Енисейск множества людей, все же не имел информации об отсутствии острога на устье Куты, или, наоборот, имел такую информацию и потому назвал острог построенным?
Пока документального ответа на этот вопрос нет.
В той же «Исторической энциклопедии Сибири» в статье об Усть-Куте (т.3, стр.383) сказано: «Первое зимовье в устье р. Куты на р. Лене поставлено енис. (енисейским – прим. автора) атаманом И. Галкиным в 1631 году. Впоследствии зимовье обнесено частоколом, в нач. 1640-х г.г. поставлен острожек <…>». Так ли это, могут подтвердить только документы.
Особенностью нижнего конца волока было то, что здесь, в районе устья Куты, поселился Е.П. Хабаров. А это был, в нынешнем понимании, предприниматель. Он с 1639 года завел пашни там, где сейчас располагается санаторий. Здесь же у него были сенные покосы, расчищено место под расширение пашни. Здесь же он устроил соляную варницу. На него работали как привезенные еще в 1633 году на Лену, так и вновь нанятые люди. Он же занимался торговлей и хлебом, солью и пушниной, и прочими товарами. Сам Хабаров не жил постоянно в этом месте, имел своих приказчиков.
В капитальном труде «Ерофей Павлович Хабаров» и в других своих работах Г.Б. Красноштанов приводит сотни документов, относящихся к XVII веку. Их изучение показывает, что и в 30-е, и в 40-е годы XVIII века, и позже, говоря об устье Куты, писали «на усть Куты», а с началом варки соли Е.П. Хабаровым стали писать еще и «у Соли», «на усть Куты у Соли», «на усть Куты в Усолье». Острог на устье Куты не упоминается.
По указанию первого Якутского воеводы Петра Петровича Головина казачий пятидесятник, приказной человек Семен Родюков провел учет земель. В наказе о проведении этой работы сказано, чтобы земли «<…> сметили с устья Куты до усть Муки реки <…>». Родюков тщательно все досмотрел, измерил, но ни словом не обмолвился об остроге. А это сентябрь 1640 года.
«На устье Куты» - слишком неопределенное понятие. Если был острог, то он и служил бы ориентиром, как это было в отношении тех или иных мест вокруг Илимского, Верхоленского, Якутского острогов.
Особенностью нижнего конца волока являлось также то, что здесь приказчики были приписаны не к одному месту, как в большинстве случаев, а к разным. Так, для ведения соляных дел после отобрания варниц в казну у Е.П. Хабарова приказчик приписывался к Усолью, то есть к возникшему там небольшому поселению, для руководства варницами. С поселением на пашню сначала служилых, а потом и пашенных крестьян в районе устья Куты (будущие деревни Каймоново, Карпово, бывшие пашни Хабарова, деревни Усть-Кут, Балахна, Зыряновка, Якурим, Турука) сюда стали назначаться приказные, ведавшие крестьянами и хлебными делами, и приписывали их «на усть Куты». С поселением привезенных на Лену плотников на устье Муки и на устье Куты приказчики стали ведать ими, а с возникновением таможни на устье Муки появились таможенные целовальники.
Очевидно, за прошедшие после 1631 годы вокруг галкинского зимовья росло количество построек, и жилых, и иного назначения. Через устье Куты шло движение и на Лену, и в обратном направлении, накапливались грузы, прибывали торговые люди, были построены амбары. В 1652 году на Амур шел отряд Дмитрия Зиновьева. Чтобы не везти из Илимского острога через волок, воевода решил обеспечить молотой ржаной мукой и солью из государевых «<…> анбаров на усть Куты реки в Усолье». Дороги тогда еще через волок не было, была вьючная тропа до устья Муки, дальше только на плотах или дощаниках до Лены. Мосты через ручьи, гати, через грязи и болота строили в 1655 году.
Так был ли острог в понимании живущих в то время?

Не всякое укрепление являлось острогом.
В документах встречаются и «засека»,
которую строили на скорую руку во время боев, и «крепь»,
в которой укрывался отряд во время похода и совершал оттуда вылазки на инородцев,
и туда доставлял ясак и ясырь.

А вот острог всегда рассматривался как долговременное укрепление.
Это могло быть и зимовье с прилегающей территорией с амбарами,
обнесенное забором, и имеющее сверху как бы второй этаж - «нагородню».

Но это могло быть и укрепление более мощное со стенами
из стоящих вертикально и заостренных сверху бревен, с башней одной или несколькими.
Внутри такого укрепления могли находиться церковь, служебные постройки, амбары и т.д.
В остроге не жили, это сооружение служило защитным целям.
Поэтому площадь острогов была сравнительно небольшой.

Устье Куты, под которым понималось и собственно то место, где все началось в 1631 году, и место солевых варниц, и близлежащие пашни, не было местом, имеющим оборонительное значение, это был некий, в первую очередь, транспортно-грузовой узел.
В 1646 году новый якутский воевода В.Н. Пушкин перечислял все ясачные зимовья и все острожки по Лене, в которые из Якутска посылаются служилые люди, и куда требовались дощаники (суда). И вот что было названо выше Якутска: «<…> да вверх по Олекме в зимовье ж да на Чичюйской волок в зимовье же да под Ленской на усть Куты и в Верхоленской Братцкой острожек всего в дватцать мест надобно дватцать дощаников со всеми судовыми снастьми».
С некоторой натяжкой это можно считать первым неявным упоминанием Усть-Кутского острога в документе. С натяжкой потому, что все-таки не сказано в «<…> острожки», а древние в таких бумагах были точны. Не сказано же, что под Ленский волок в острожек, а опять «на усть Куты». Такое впечатление, что зимовьем уже назвать нельзя, но еще нельзя назвать и острожком.
Спокойная обстановка вскоре стала меняться. Летом 1652 года с Лены на Амур побежали служилые, в том числе и служилые ленские плотники, которые строили дощаники на устье Муки и на устье Куты. Это были десятки человек. Существует множество документов о побеге, в том числе и сообщение Илимского воеводы. В них указаны места службы бежавших, но в отношении служилых интересующего нас района по-прежнему не указывается острог, а пишется, что бежали «с усть Муки» или «с усть Куты».
Применительно к тому же году академик Г.Ф. Миллер употребил в «Истории Сибири» термин «Усть-Кутский острог», сказав, что в том году приказчиком соляных варниц этого острога был Никифор Черниговский. Но документа, подтверждающего и службу Черниговского и существование тогда острога, не приведено. Хотя до этого сообщения Г.Ф. Миллер всегда употреблял термин «зимовье на устье Куты».
Документальное упоминание острожка обнаруживаем в документе, описывающем побег летом 1655 года в Даурию от 200 до 300 человек красноярских и верхоленских служилых, крестьян, промышленных во главе с Мишкой и Якушкой Сорокиными. Позже Илимский воевода С.О. Оничков писал в Сибирский приказ, что эти «воры и изменники» «< …> и к Усть-Кутцкому острожку приступали, и по острогу стреляли, и в острожке торговых и всяких людей грабили, и иных побивали и досмерти».
Но и после этого года в переписке илимских и якутских воевод употребляется термин «усть Куты». Предлагая наказать Петра Бекетова за самовольный уход из Даурии, назначенный туда воеводой Афанасий Пашков в мае 1657 года пишет в Сибирский приказ и перечисляет места, где ушедшие могут объявиться и их можно перехватить «в <…> государевых сибирских городех на Лене и в Якутском, и в Ылимском, и в Енисейском, и в Брацком острогах». Усть-Кутский острог не назван!
Острожек достраивается. « <…> да мы ж построили в Усть-Кутцом острожке башню. А перед тою башнею построили от реки обруб, а на обрубе мост с перилами»,- пишут ленские плотники в челобитной о своих работах в 1681-1682 годах. Обруб – это сооружение из бревен на берегу, к которому приставали суда в большую воду. А так как на обруб с суши надо было взойти и ходить вдоль причала, то был построен мост. Стоит обратить внимание на эти слова «а перед тою башнею». Вероятно, башня была проходная, надвратная, и выход был на Куту.
После этого в документах острожек упоминается постоянно.
Илимский воевода Ф.М. Павлов записывал сборы от винной продажи за 1687 год в Усть-Кутском острожке. Назван острожек и в разгонной (ямщицкой) книге Илимского воеводства за 1689 год.
В 1699 году илимский воевода Ф.Р. Качанов, объехавший все воеводство, записал размеры острога, назвал церковь в нем «Нерукотворного образа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» и указал место острога: «А против того острожку на усть Куты реки – остров». Есть и расстояние от деревни Карпово – 7 верст, а периметр острога всего 61 сажень, то есть немногим более 129 метров.
Располагал сведениями об остроге и составитель чертежей Сибири в 1698-1701 годах С.У. Ремизов, поместивший на нескольких из них изображение именно острога на устье Куты.
Приведем еще один документ прошлого. Он от 1 сентября 1701 года: «<…> Отпущен из Верхоленского острогу ис таможни вниз по великой реке Лене мимо Тутурскую и Орленскую волостей, и Усть-Кутцкой, и Киренской, и Чечюйскиой острошки в Якутский город промышленный человек <…>».
Подведем итоги. Иван Галкин в 1630 году на устье Игирмы, то есть на первоначальном верхнем конце Илимского волока, укрепил то зимовье, которое ранее построил там Бугор, и, возможно, поставил там еще одно зимовье.
В 1631 году Иван Галкин построил на устье Куты зимовье, которое постепенно превратилось в острог.
Существует несколько критериев определения возраста поселения. Возраст считают либо со времени первого упоминания названия в документах, либо со времени сведений о первом заселении при условии постоянного непрерывного проживания там людей в последующие годы. Названия деревням давали подьячие значительно позже. Примеров тому на Ленских берегах множество. Например, на устье р. Туруки первым пашенным в 1645 г. стал пинежанин Синьков Мишка Костентинов, а название д. Турука записано в переписи 1723 года, хотя после Синькова там землепашество не прекращалось. Там, где сейчас ул. Балахна (а тогда писалось «на усть Куты»!), еще в 1643 году пахал Исачко Максимов по прозвищу Зырян. Там же тогда пахал Андрюшка Кирилов. И позже оттуда никогда не уходили люди. Но казак, проводивший в 1719 году перепись, деревню никак еще не назвал, а в переписи 1723 года появилось название Балахонская.
В нашем случае 1631 год – это дата строительства зимовья Иваном Галкиным, и с этого времени место никогда не пустовало. И летом, и зимой на устье Куты обязательно жили люди: служилые, направлявшиеся на сбор ясака по Лене и вверх, и в Якутию, промышленные и торговые люди, шедшие через волок за соболем. Кстати, уже в 1632 году к этому месту прибились первые промышленные, а в 1633 году на устье Куты со своими людьми по пути в Якутский острог побывал тогда еще торговый человек, будущий знаменитый землепроходец Е.П. Хабаров, примкнувший к отряду Галкина во второй его поход на Лену. Приказные люди стали приписываться к службе «на усть Куты» для ведения дел, связанных с перемещением людей и грузов, для учета «государьского» хлеба у крестьян, для предотвращения незаконного винокурения и разбора мелких споров, для ведения дел по строительству дощаников и соляных дел.
О зимовье Бугра на устье Куты известно только, что осенью 1631 года жившие там двое служилых из отряда Бугра по разрешению Ивана Галкина, получив от атамана запасы, покинули зимовье и отправились собирать ясак с «цынгогарских людей» на реке Камту. (П.Л. Казарян в другой своей работе указывает, что это река Кытыма в 150 км выше устья Куты).
Поэтому мы вправе назвать именно зимовье Галкина на устье Куты первым постоянным русским поселением на Лене, а его самого - основателем нашего, самого первого из ныне существующих городов на Лене и во всей Иркутской области. И именно через это поселение шло обеспечение и заселение Якутии. И на судах именно усть-кутских плотников: Нечаевых, Косыгиных, Гиляшевых (Гелишевых), Жернаковых, Лузениных, Бутаковых - шло освоение Лены.
Значит, скажем еще раз, памятник Ивану Алексеевичу Галкину, вне всякого сомнения, его потомками поставлен заслуженно. Он олицетворяет собою всех тех, кто осваивал эту великую реку Лену.

http://ostrog.ucoz.ru/ostrogy/2_10.htm
Тобольск - один из старейших городов Сибири.
Основание его связано было с началом
организованного освоения этой новой обширной земли русскими людьми.



Впервые в эти места в 1583 г. проник со своей дружиной Ермак.
Разгромив на Чувашском мысу хана Кучума,
он захватил его столицу Искер (Сибирь),
что предрешило скорое падение всего Сибирского ханства.

Сам Ермак вскоре погиб, но историческую победу его закрепили новые отряды казаков,
посланных сюда из Тюмени московским правительством под предводительством воевод Василия Сукина, Ивана Мясного и письменного головы Даниила Чулкова.

Приплыв по Тоболу в Иртыш, они и основали здесь в 1587г. первый русский город "против устья Тоболу.. .
на горе. . ." и потому, отмечает летописец, "наречеша имя ему Тобольск".
Как бы сама природа предусмотрела это место под город.
Он стоял на главных водных путях Сибири, горы делали его неприступным,
а обилие леса, воды, плодородных земель вокруг благоприятствовали его хозяйственному развитию. Летописцы характеризуют местность Тобольска как "благоприятные богом строенное место".

Оно полюбилось казакам и своей красотой "навелице горе и красно вельми. ..
и на сем же прекрасном месте поставиша град...".
Основание вблизи ханской столицы русского города оценивается летописцами как весьма важное политическое событие.
Город создавался на прославленном месте, вблизи Чувашского мыса,
"понеже ту бысть победе и одолеша на окоянных. . .
вместо царствующего града Сибири (Искера) старейшина бысть сей град Тобольск. . .".

Так сибирские летописцы предрекли ему будущую славную роль "стольного во всех городах. ..".

Сама история предрекла этому городу его особую судьбу, и он очень быстро пошел к своему возвышению. В 1594 г. Тобольск уже выходит из подчинения Тюмени и становится "самим собою". В 1596 г. ему дается печать всего Сибирского царства, и с этого времени он провозглашается фактической столицей Сибири. Москва посылает в Тобольск своих наиболее доверенных знатных воевод. Постепенно здесь концентрируется большое служилое войско, начинает развиваться торговля и ремесло, что привело к появлению посадского и различного другого люда. Вскоре же после основания города сюда проникают монахи и в устье Тобола ставят первый в Сибири христианский монастырь Зосимы и Савватия, положив начало развитию здесь духовной и религиозной жизни. В 1621 г. в Тобольске учреждается архиепископская кафедра с "Софийским домом", преобразованная впоследствии в митрополию. Тобольские владыки также были весьма "сильными" и влиятельными людьми.

Все это благоприятствовало развитию города. Тобольск рос необычайно быстро. На протяжении XVI-XVII вв. происходили неоднократные его расширения и перестройки, за это время последовательно сменилось шесть кремлей и острогов. Вскоре после основания города, в 1594 г., наскоро сделанная крепость была заменена более основательным рубленым кремлем, а посад укреплен острогом. Летописец сообщает далее, что уже в 1600 г. кремль этот перенесен был ближе к берегу Иртыша, на западную оконечность Троицкого мыса. В связи с этим последовала новая перестройка города и расширение его острога. В 1610 г. он был уже весь заселен, и переведенный сюда на гору из-за Иртыша монастырь пришлось поставить за острогом. По воздвигнутой в нем церкви монастырь стал именоваться Успенским. В 1621 г. с прибытием в Тобольск первого архиепископа Киприана на том месте, где когда-то стоял кремль, строится обширный архиерейский двор и рядом с ним, на площади, - пятиглавый храм св. Софии.

Первоначально все население Тобольска жило на горе в крепости.
Однако, видимо, уже в начале XVII в. стала заселяться и нижняя, подгорная его часть по берегу Иртыша, где была пристань, обилие воды и хорошие луга.

В 1623 г. сюда переводится мужской монастырь,
именуемый теперь Знаменским, а оставшийся нагорный Успенский обращается в девичий.
В монастыре на берегу Иртыша строятся Преображенский собор, Казанская и Знаменская церкви.


Постепенно с ростом посада на нем воздвигались приходские церкви.
Однако с середины XVII в. процветающая жизнь Тобольска все чаще стала омрачаться пожарами, испепелявшими город почти дотла.


Летописцы отмечают разорительные пожары 1643, 1677, 1680 гг. -
они обусловили последующие этапы строительства города.
Пожары возникали от большой скученности населения и сплошь деревянной застройки.
В верхнем городе это усугублялось еще отсутствием воды.
Все попытки вырыть на горе колодцы не увенчались успехом.

В XVII в. московское правительство не раз старалось поднимать перед тобольскими воеводами вопрос о внедрении здесь впредь огнестойкого каменного или земляного строительства, что касалось прежде всего тобольского центра - его кремля. Но далее предварительных изысканий дело не сдвинулось.

После пожара 1643 г. Тобольск почти весь отстраивается заново.
В 1644 г. был поставлен новый рубленый кремль.
Расширенный по сравнению с прежним, он имел девять башен.
Соответственно в это же время произошло и расширение острога,
охватившего весь верхний посад.

После пожаров 1646-1648 гг. обновлен был и архиерейский двор,
а в стену его апсидами включается новая тринадцатиглавая св. София.

Однако в 1677 г. Тобольск снова почти весь был уничтожен пожаром.
Начался еще один этап восстановления города. В 1678 г. ставится новый девятибашенный кремль, еще несколько расширенный по сравнению с прежним, и затем восстанавливается острог.
Пожар 1680 г. уничтожил и этот последний рубленый кремль Тобольска.

Древняя деревянная архитектура Тобольска, как и других городов Сибири, создавалась руками русских людей – плотников - горододельцев, пришедших с первыми отрядами казаков для освоения этой обширной земли. Города здесь ставились планомерно "по указу", с ведома русского государя, и вершились не иначе как "по чертежу", то есть это было строго контролируемое строительство. На городовое дело плотники набирались Сибирским приказом главным образом из ближайших к Сибири северных областей Европейской России и Предуралья.

Идя в Сибирь, бригады русских плотников насаждали здесь привычные им формы, выработанные в крепостном деле, в храмоздании, в возведении жилищ и различных казенных строений.
Поэтому неудивительно в древней деревянной архитектуре Сибири
так много общего с постройками русского Севера.

Утверждению здесь сурового северного идеала красоты способствовала
сама сибирская природа.
Поэтому всюду бытует архитектура предельно
простых и строгих форм, суровая, величественная и монументальная.

Вплоть до конца XVII в. строительным материалом здесь оставалось лишь дерево, из которого рубили "клети" башен, стен, церквей и изб и сооружали остроги. Мастера, возводившие постройки, имели дело с конструктивными формами, декор сведен был к минимуму.

Выразительность их достигалась сочетанием простых геометрических объемов срубов,
выявлением силуэта и живописной бревенчатой фактуры стен.
Немаловажную роль играла и сама природа, органическая вписываемость построек в ландшафт.

XVII век хотя и принес некоторое усложнение форм и появление узорных мотивов,
но не поколебал северного идеала красоты строительного искусства Сибири.

Наиболее яркое образное ощущение сибирского города давала его крепость - острог. В Тобольске она была особенно мощной и впечатляющей своими размерами. Ее высокие стены в виде плотного частокола из толстых бревен, усиленные еще башнями и рвами, казались грозной и неприступной преградой. Но особенно мощными сооружениями были деревянные сторожевые башни с множеством настилов и навесным боем, увенчанные шатрами и дозорными вышками.

Образ тобольского центра также во многом определяла крепость, то есть его кремль, в виде рубленого многобашенного "города". В Сибири, как и всюду, кремли обычно называли городами, стены и башни их возводились из "городин", то есть бревенчатых срубов с множеством бойниц. По верху стен с внутренней стороны шли сплошные ходовые галереи, а снаружи - обламы (выступы), приспособленные для прямого и навесного огня. Такое же устройство имели и башни.

В Тобольске оборонительные возможности крепости во многом усиливались неприступными кручами горы, на которой она стояла. Особенно впечатляющее зрелище на нее открывалось с низменного иртышского берега, откуда она воспринималась вместе с величественным образом самой природы. На посаде наиболее выразительным элементом застройки были церкви, причем также деревянные вплоть до конца XVII в. Здесь, в Сибири, на большом удалении от центра, в завершении храмов довольно широко бытует шатровая форма. Никоновский запрет на нее, по-видимому, не коснулся этих мест, как, впрочем, и северных областей России, откуда пришла эта форма.

Поэтому для храмов такого рода была характерна башнеобразная композиция, построенная на сочетании простейших объемов четверика и восьмерика, увенчанного шатром. Многошатровое завершение имел и один из деревянных Софийских соборов в Тобольске. Динамичные шатровые верхи церквей служили дополнительным аккордом к величавым вертикалям крепостных башен, определяя вместе с ними силуэт города.

Образ жизни сибирских городов-крепостей, заселенных преимущественно служилыми людьми, определил единообразие и простоту бытующих здесь жилых строений. Всюду это срубные избы в одну или две клети, соединенные сенями и иногда поставленные на подклет. Пластика бревенчатых стен с маленькими волоковыми оконцами да двускатная тесовая крыша были единственными выразительными средствами, определяющими их архитектурный облик. Хоромные строения здесь можно было встретить лишь в небольшом числе у знати. По мере того как рос и застраивался Тобольск, постепенно складывалась его градообразующая композиция. С самого начала в нем определился ярко выраженный центр - кремль с прилегающей торговой площадью, притягательная и организующая сила которого не ослабевала на всех последующих этапах строительства города. Для первых лет существования Тобольска было характерно развитие посада относительно кремля преимущественно в одну (северную) сторону. В XVII в. с приращением нижнего посада композиция Тобольска приобретает более уравновешенный, центрический характер.

В композиции нагорного Тобольска большое значение имел острог, определявший границы посада и основные этапы его роста. Развитие Тобольской крепости на протяжении XVII в. показывает композиционную и планировочную взаимосвязь всех острогов друг с другом, а также с кремлями. Увеличивались лишь размеры острога, но сохранялась его первоначальная планировочная и композиционная основа. В нагорном Тобольске с острогом и включенным в его стены кремлем сложился характерный сибирский город-крепость. В XVII в. возросшие масштабы города предопределили более сложную композицию его центра, состоящую из системы трех крепостей: кремля,, Гостиного и Софийского двора. Эта особенность тобольского центра сохраняется до конца XVIII в., когда здесь началось создание открытого публичного центра.

Тобольский острог, кремль и ограда Софийского двора представляли собой тип крепости, возникшей на усложненном горном рельефе. С равнинной, напольной их стороны преобладала геометрически правильная планировка и упорядоченная расстановка башен, а со стороны обрывов, где были взвозы, напротив, сильнее выражало себя свободное живописное начало и определился ломаный полигональный контур.

Главной осью развития города в нагорной части была Воскресенская улица, а в нижней, подгорной - Большая Московекая и далее Большая Торговая улицы. В то же время сам центр развивался в поперечном, западно-восточном направлении. Организация композиции по двум взаимопересекающимся осям стала основополагающим принципом развития всего города. На них концентрировались все основные доминанты центра и расположенные далее два монастыря, а вокруг этот основной аккорд городского ансамбля был поддержан вертикалями многочисленных приходских церквей, которых становилось все больше по мере роста города. Вдоль главной северо-южной оси города постепенно складывался и его торговый центр.

Развиваясь как крепость, Тобольск получил упорядоченную планировку и застройку, поскольку здесь осуществлялось организованное землеустройство служилого люда и остального населения. Продольные и поперечные улицы нагорного посада были следствием определенного регулирования разбивки кварталов и дворовых владений. Организующее воздействие на планировку посада оказывала крепость. Северная стена кремля и острога определяли параллельную нарезку поперечных улиц, а башни давали направление основным "длинникам", вдоль которых развивался посад.

Причем организующее воздействие крепости на разбивку посада было не только внутри острога, но и за его пределами, на открытой территории, где улицы также прокладывались по направлению стен и вдоль дорог, идущих от крепости. Следы организованного землеустройства имела и разбивка нижнего, подгорного, посада, хотя здесь и не было крепости.

Направлением "длинников" служил берег Иртыша и протекающие многочисленные речки и ручьи, впадающие в Иртыш и Курдюмку, а поперечная сеть определялась длиной нарезаемых кварталов и ориентацией улиц в сторону Иртыша. В условиях организованного землеустройства и жестких норм дворовладений, особенно соблюдаемых в острогах, в Тобольске, как и в других сибирских городах, сложилась более целесообразная периметральная система застройки кварталов с узко нарезанными участками и выносом жилых строений непосредственно на линию улицы.

Однако планировка города находилась еще в тесной зависимости от рельефа и сохраняла свой естественный живописный характер. Поэтому видом своим Тобольск и другие сибирские города походили на многие города европейской России того времени. В конце XVII в., к моменту начавшегося здесь каменного строительства, Тобольск представлял собой огромный и основательно застроенный город, с крепостью, множеством домов, церквей и различных казенных зданий. В центре его, над самым обрывом, возвышался деревянный девятибашенный кремль, где располагался административный центр и жил воевода.

В последнем деревянном кремле протяженность стен достигала почти 550 м. Большая часть его башен располагалась с северной стороны, обращенной к торговой площади. Воротные башни - Спасская и Троицкая - стояли против главных продольных улиц посада, ведущих к острогу. Но главной из них была Спасская, наиболее высокая, с курантами, увенчанная эмблемой двуглавого орла. Именно этой своей стороной кремль наиболее активно соотносился с городом.

В южной же его стене, над обрывом стояли лишь Приказная палата и Вознесенская церковь, а в глубине кремлевского двора - воеводские хоромы со множеством служебных и хозяйственных построек. Здесь же, в кремле, под защитою его стен, в погребах хранилось наиболее ценное имущество города и военные припасы. Организацией своей кремлевский комплекс напоминал боярскую усадьбу с замкнутым вокруг хором внутренним двором. На сравнительно небольшой территории кремля строения располагались упорядоченно, по направлению крепостных стен. В отличие от воеводских хором строго линейное расположение своих помещений имела Приказная палата - характерная административная постройка Сибири того времени.

С северной стороны к кремлю примыкала обширная площадь, где вырос торговый центр Тобольска с Гостиным двором, торговыми рядами и стояли другие казенные постройки города. Здесь же в ближайшем квартале, выходившем на ту же самую площадь, построены были второй воеводский и дьячий дворы.

Рядом, по другую сторону Торгового взвоза, на площади возвышался Софийский собор, а за ним - архиерейский двор. Открытым пространством площади отдельные, замкнутые в себе комплексы кремля, торгового центра и Софийского двора объединялись в единое живописное зрелище.

На линии сквозного проезда образовался целый аккорд вертикалей, определивших выраженную силуэтную характеристику тобольского центра. Но они служили лишь дополнением к могучему, "басовому" звучанию Софийского собора.

В конце XVII в. весь верхний посад был опоясан деревянным острогом на протяжении более трех километров, смыкаясь с кремлем и Софийским двором. В нем насчитывалось восемь башен, причем воротные отличались своей шириной и высотой, а шпицы их завершались эмблемой двуглавого орла.

В остроге по Воскресенской улице просматривались верхи стоящей здесь Воскресенской церкви и Успенского девичьего монастыря, а левее, ближе к берегу Иртыша, - Спасской церкви. Там, где Пермский взвоз выходил на гору, стояла Никольская церковь, а за ней далее, в северо-восточном углу посада, высилась еще одна церковь - Петропавловская.

Зато обширный нижний посад, совсем открытый, говорил об интенсивной мирной жизни, которая развилась в Тобольске. В конце XVII в. здесь было значительно больше домов, чем в нагорной части.
Среди массы домов рядовой застройки на берегу Иртыша у речки Монастырки высился Знаменский мужской монастырь, а по всему посаду рассыпаны были церкви. У самого подножия горы, где проходила дорога от Софийского взвоза, стояла Богоявленская церковь. Церкви возвышались и далее по основным длинникам посада.

За речкой Курдюмкой видны были шатровые верхи церквей Благовещенской и Михаила Архангела, за ними - Рождественской и Андреевской, а на берегу Иртыша, за Знаменским монастырем- церкви Воздвижения Креста.

Наиболее оживленным местом нижнего города был прииртышский берег, где в него впадала Курдюмка.
Здесь находилась пристань, вблизи нее, вдоль курдюмского моста и далее, вплоть до Софийского взвоза, образовался второй торговый центр Тобольска с рядом лавок и Гостиным двором.

У самого подножия горы ютились многочисленные погреба, в устье Курдюмки стояли торговые бани и рядом с ними оружейный двор. Отсюда, по берегу Иртыша, вплоть до Знаменского монастыря тянулись татарская и бухарская слободы, где стояла и их мечеть. Далее, за монастырем, на берегу Иртыша, у церкви Воздвижения Креста, стояли слободы ямские и бронные. В отдельной слободе у Панина бугра жили ссыльные поляки и немцы, а у самой горы стояли кирпичные сараи. У Благовещенской церкви находились кузни, а в конце Рождественской улицы - Зелейный двор.

Такова картина безвозвратно ушедшего от нас древнего деревянного Тобольска,
многие особенности которого были унаследованы и развиты на последующих этапах строительства этого города.

Церковное служение и деятельность приходского духовенства
на территории Иркутской губернии в XVII-XVIII вв.
читать полностью : http://ostrog.ucoz.ru/publ/s/s...89-1-0-134
текст сокращён
По большинству вопросов представителям церкви и государства
удавалось находить взаимоприемлемые решения.
Одним из таких вопросов стал контроль за посещением богослужений.

Так, в Усть-Кутском остроге в 1736г. власти обнародовали следующее предписание:
"Велено всем прихожанам и протчим обывателям ходить в церкви божии...
Того ради усть-кутская приказная изба имела смотрение, а наипаче принуждение, чтоб обыватели к церкви божией приходили, а за леностию не отговаривались"26.
Начиная со второй половины XVIII в. представители гражданской администрации
в обязательном порядке участвовали в приходских сходах.

Основным вопросом, по которому приходское духовенство и гражданские власти находили общие точки соприкосновения, стал сбор штрафов с неисповедавшихся. Механизм этого сбора сформировался довольно быстро и действовал безотказно в течение всего XVIII в. Первоначально приходской священник по итогам года составлял "список неисповедавшихся" своего прихода и направлял его в духовное правление. Заказчик составлял сводный список и направлял его в воеводскую канцелярию. Воеводская канцелярия, в свою очередь, производила непосредственно сбор с жителей. Число таких лиц в XVIII в. было довольно значительным. Например, в Илимском уезде в 1753г. пропустивших исповедь оказалось 605 чел., в их числе 144 "второгодично" и 20 чел. "третьегодично". Сумма штрафа составила 85 руб. 55 коп. В 1754г. сумма штрафных денег с 603 чел. составила 60 руб. В 1755г. штрафу подверглось 378 чел., из них повторно 33. Штрафы в этом году составили 70 руб. 05 коп."27

В тоже время между гражданскими властями и приходским духовенством случались и конфликтные ситуации. Их причинами могли быть "разборы", постойная повинность, единовременные сборы, пропуск служб в "Табельные высокоторжественные дни" и т.п. Так, в Братском остроге приказчик выпорол священника за то, что тот указал ему на неподобающее поведение с женским населением. Священник Мичурин, в свою очередь, написал донос и добился смещения приказчика после появления на свет незаконнорожденного ребенка. Дело это было поднято еще раз в 1776г. в связи с определением сословной принадлежности ребенка28.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ НИКОЛЬСКОГО ПОГОСТА
http://ostrog.ucoz.ru/publikacii_3/4_112.htm
Так что же вначале возникло на месте нынешнего Киренска? Погост, монастырь или острог? Имеются архивные документы, из которых видно, что вначале возник погост. Однако точный год назвать нельзя.
В 1646 г. трое ссыльных черкас (запорожских казаков) в своей челобитной просили: «Вели, государь, нам дать наволок Никольской, пониже Киренги реки, вверх идучи, на правой стороне» (30).
В 1647 г. ленский воевода В.Н. Пушкин сообщал в Москву: «Да твоему ж, государеву, указу на Лене ж посажены в пашенные крестьяне ссыльные черкасы и иные тех мест пашенные крестьяне. И мы, холопи твои, в твои, государевы, пашенные крестьяне посажали на Чичюйском Тунгуском волоку и выше того — на Киренге, и от Киренги вверх же Лены — в Кривой Луке. А часовни у них на Чичюйском и на Киренге есть. А храмов не строят, за тем что попов же нет» (31).
К 1648 г. относится еще одно упоминание о Никольском луге. В одной из своих отписок чечуйский приказчик Семен Чуфарист сообщал: «Да в прошлом 156 [1648] году, августа [в] 25 день, на Лене реке ниже Киренского устья на Никольском лугу на заимке у Ивашки Никифорова Мороза подс[т]релил тунгус государеву лошадь» (32).
Интересно, что никто не упоминает о Киренском острожке, упоминают Никольский луг. Значит, Никольский погост существовал в это время. Но где он был? В путеводителе А.С. Павлова написано: «По возрасту приближается к Киренску село Никольское — в 1631 году Иван Галкин с ватагой поставили здесь Никольский погост». Получается, что им мало было на месте Киренска зимовья, окруженного деревянным забором, так они еще ниже в 6 км построили погост. В отписке Ивана Галкина и в других документах о строительстве Никольского погоста не сообщается. На самом же деле первыми поселенцами будущего села Никольского были упомянутые выше черкасы.
В архивных документах есть точные сведения о месте, где стоял Никольский погост. В 1650 г. первый илимский воевода Тимофей Васильевич Шушерин сообщал в Москву, что устроил в пашню «промышленного человека Коземку Левонтьева Воронина устюжанина на великой реке, Лене [у] усть Киренги речки выше Чечуйского волоку» (33). Опять привязка дана к устью Киренги и даже к далекому Чечуйскому волоку, а не к Киренскому острожку.
А в другом документе об устройстве в пашню Кузьмы Воронина сообщается более подробно: «И в прошлом де во 15811649] году бил челом великому государю и в Ылимском остроге в съезжей избе прежнему воеводе Тимофею Шушерину подал челобитную пашенный крестьянин Кузка Воронин.
А в челобитной де ево, Кузкине, написано, чтоб великий государь пожаловал: ве-[45]лел ему, Кузке, на Лене реке против Никольского погосту заречный луг отвести под пашню и под сенные покосы с нижново конца по Мельничную речку». Далее: «а в отводной даной памяти (документ па право пользования землей. - Г.К.) Кузки Воронина написано, дачи прошлого 158 [1649] году прежнего воеводы Тимофея Шушерина по отводу пятидесятника казачья Кирилка Лебедя, [межа] той ево, Кузкина, пашенной земле с нижнего конца наволока за Леною рекою пониже Николы, где часовня стоит» (34).
158 г. следует датировать как 1649. Это следует из отписки илимского воеводы, который сообщал в Москву: «Да в нынешнем, государь, в 158 [1649] году, сентября по 18 число, по твоему государеву [титул] указу я, холоп твой, построил в твою государеву пашню вольных промышленных и гулящих людей» (35). Далее идет перечисление этих людей и на л. 507 написано: «промышленного человека Коземку Левонтьева Воронина устюжанина - на великой реке Лене [у] усть Киренги речки выше Чечуйского волоку» (36).
Как выясняется из других документов, нижняя межа Кузьмы Воронина проходила примерно в 200 м выше речки Мельничной (Тихтилячихи). Итак, в 1649 г. уже явно упомянуто о часовне во имя Николы и о Никольском погосте, но опять же не упоминается о Киренском остроге. Опять привязка дана к устью Киренги и даже к далекому Чечуйскому волоку, а не к Киренскому острожку.
А почему же тогда место, где сейчас расположено с. Никольское, называли Никольским лугом, если часовня там не стояла? Видимо, просто потому, что часовня, удаленная на 6 км, все же была самым подходящим ориентиром.
Слово «погост» имеет много значений. Но необходимым признаком погоста является наличие церкви или, на худой конец, часовни. Согласно В. Далю, одно из определений погоста: «село, хотя тут нет ни одной крестьянской избы, о нем говорят: лежит деревенька на горке, а в ней хлеба ни корки, звону много, а хлеба нет». Погостом называли также кладбище при церкви.
Почему же в документах с 1631 по 1650 г. нет упоминаний о нем? Потому что упоминается то, что существует, А погоста не было. Кроме того, Никольский погост возник без участия властей, стихийно. Там не было служилых людей, не было и крестьян.
Итак, в 1641 г. о Никольском погосте не упоминается, а в 1646 г. уже упоминается Никольский луг. Поэтому наиболее вероятное время возникновения Никольского погоста, впоследствии Киренска, 1643-1644 гг.
Дальнейшему развитию Никольского погоста способствовало выделение в 1649 г. из Якутского воеводства самостоятельного Илимского воеводства. Перед этим на Лене было три центра, из которых управлялась приказчиками эта огромная территория: Чечуйский волок (с 1671 г. Чечуйский острожек). Усть-Кутский острожек и Верхоленской острожек. Приказчики ведали пашенными крестьянами, служилыми людьми, собирали ясак. Назначались и снимались они якутским воеводой. Там же были и таможни во главе с таможенными целовальниками, которые подчинялись непосредственно воеводе. В 1649 г. было решено учредить должность приказчика ленских пашенных крестьян, который занимался бы исключительно крестьянскими делами. На эту должность был назначен указом из Москвы Василий Степанов сын Скоблевский. Но вступление его в должность задержалось по двум обстоятельствам: ввиду образования Илимского воеводства, а затем ввиду смерти первого илимского воеводы Тимофея Шушерина.
Граница между Якутским и Илимским воеводствами прошла выше Чечуйска в 5 км. Речка, ныне называемая Бобошихой, отошла к Якутскому воеводству, а деревня Чугуевская напротив ее устья — к Илимскому.
К своим обязанностям В. Скоблевский приступил только в марте 1652 г. Вместо денежного и хлебного жалованья он получил земельный надел в деревне, которая впоследствии от его фамилии получила несколько видоизмененное название — Скобельская. А местом своего пребывания он выбрал Никольский погост.
Пользуясь тем, что на должность приказчика он был назначен указом из Москвы и воевода не мог снять его с должности, Скоблевский как застоявшийся конь сразу рванул с места в карьер.
[46] Илимский воевода Б.Д. Оладьин пожаловался на него в Москву, а в жалобе описал Никольский погост, о существовании которого в Москве, видимо, не было известно. «А приехав он, Василей, на Лену реку к Чичюйскому волоку на погост на усть Киреньги реки, чудотворца Николы, где стоит часовня, и торговых людей насильством выгнал, и строил себе двор, где бывает яранга и торг, самовольством, без твоего государева указу, и учал всякие дела делать и суды судить по печатной Уложенной брутто книге (свод законов. — Г.К.), и тою книгою всякому человеку грозил казнью и пытками. А ту книгу он, Василей, купил неведомо где. И торговал, и промышленных людей бил, и грабил, и разогнал. А на том погосте у Чичюйсково волоку збиралась твоя государева таможенная пошлина, денежная и соболиная десятинная казна.
Да он же, Василей, на своем дворе завел зернь (игра в кости. — Г.К.) и корчму, и всякое позорное дело — во все ночи и в день бражничество и грабеж многим людям» (37).
Таможня здесь появилась, видимо, после образования Илимского воеводства.

СТРОИТЕЛЬСТВО ПЕРВОЙ ЦЕРКВИ

В 1652 г. на Никольском погосте было начато строительство первой церкви. Но строительство это затянулось. В 1655 г. в Москве в Сибирском приказе побывал В. Скоблевский и подал там челобитную: «Царю, государю и великому князю Алексею Михайловичу, всеа Великия и Малыя Росии самодержцу, челом бьют сироты твои, государевы, дальней твоей, государевы, вотчины из Сибири с Лены реки староста Захарко Федоров и все пашенные крестьяне» (38).
Захарко Федоров, по прозвищу Хороший, был ссыльным чугуевским черкашенином (украинцем), родоначальником ленских Хорошевых. Он пахал в это время в деревне Балахня и был избран церковным старостой. Далее в челобитной написано: «В прошлом, государь, во 161 [1652—1653] году по благословению преосвященного Симеона, архиепи[ско]па Сибирсково Тобольсково и по своему, государь, мы обещанию на Лене реке в Усть-Киренской волости заложили церковь всемилостивого Спаса и пречистые Девы и Николы чюдотворца и состроили тое церковь до разделов (до завершения, отделки. — Г.К.).
И в прошлом ж, государь, во 161 [1653] году твой государев воевода Богдан Денисьевич Оладьин взял тое церкви церковных денег в твою государеву казну для поделки судового дела в Даурской отпуск сто рублев и по се, государь, время тех церковных денег ис твоей государевы казны не отдал, потому что в твоей государеве казне в Ылимском остроге в приходе денег нет. И о тех, государь, церковных деньгах тот твой государев воевода Богдан Денисьевич Оладьин писал к тебе, государю, к Москве.
А ноне, государь, та церковь стоит недовершена, и священных сосудов и книг: евангелия напрестольново, псалтыри, учитель полуслужебника устава, пролога с марта месяца да по сентябрь кадила у той, государь, церкви нет. И многие, государь, православные хрестьяне лет по двадцать и больше и пречистых тайн не причащалися, умирают просто. А до иной, государь, церкви ехать из Усть-Киренской волости ден десять и больше.
Милосердный государь [титул], пожалуй нас, сирот своих. Вели, государь, те церковные деньги, сто рублев, выдать из своей государевы казны на Москве, чем нам, государь, тое церковь довершить и церковные потраты искупить, чтоб, государь, наши хрестьянские души без причащения пречистых и животворящих тайн вечно не погубити» (39).
Ближайшая церковь в то время была в Илимске, а про часовню почему-то челобитчики не упомянули.
В марте 1655 г. сто рублей были выданы в Сибирском приказе бывшему приказчику киренских пашенных крестьян В. Скоблевскому, который поехал обратно на Лену. Через четыре года Скоблевский уехал в Москву. А перед отъездом он пожертвовал церкви свою деревню (Скоблевскую) с пашней и сенными покосами на р. Киренге, которые ему были даны вместо денежного и хлебного жалованья. 11 марта 1659 г. он подал челобитную илимскому воеводе П.А. Бунакову.
«А в челобитной ево написано: по государеву де указу и по грамоте велено ему, Василию, в Ылимском уезде свою деревню, которая де пашенная земля, ему Василью, [47] дана за ево, Васильеву, к государем службу вместо государева денежного и хлебного жалованья, продать.
И он де, Василей, устроил для царского богомолья и многолетнего здоровья в Ылимском уезде в Усть-Киренской волосте у церкви Николы чудотворца иконы Казанские своими проторьми (за свой счет. — Г.К.).
А тое де деревню, чем он, Василей, владел, по обещанию отдал к той церкви пречистые Богородицы для воску и фимиаму, и для всякого церковного строенья ввек безнадежно» (40).
Теперь владельцем заимки Скоблевского и его покосов на Киренге стала церковь Пречистой Богородицы.
Заметим в заключение, что наряду с названием «Никольский погост» в это же время использовалось другое название — «Усть-Киренга». В 1652 г. производился сыск по злоупотреблениям В. Скоблевского. По этому делу был составлен обширный документ. В нем много раз употребляется это второе название.
К 1656 г. Никольский погост был уже значительным поселением. В этом году в Илимском воеводстве была составлена крестьянская книга, в которой переписаны все заимки (деревни) пашенных крестьян с указанием местоположения каждой из них. Для заимок, которые располагались в окрестностях современного Киренска, давалась их привязка к Никольскому погосту, например:
«Генваря в 31 день (1652 г. — Г.К.) построен в государеву десятинную пашню на Лене, на низ на правой стороне, повыше Никольского погоста на Балахне из промышленных людей Марчко Дмитриев Таусен...» (41).
Ссылки на Киренский острожек нет, хотя он стоял на расстоянии всего лишь в 1 км от этой деревни. Все дело в том, что в 1656 г. острожек еще не был построен.
В отличие от этого в той же книге для заимок, находившихся в окрестностях Верхоленского острожка (он был построен в 1641 г.), во всех случаях дается привязка к острожку. Например: «160 [1652] году, марта в 9 день, построены в государеву десятинную пашню под Верхоленским острожком на Кошевом лугу ис промышленных людей Матюшка Гаврилов Ханяпта да Екимко Клементьев» (42).
Кошевой луг — это место, где впоследствии возникла д. Коркина, на почтительном расстоянии от Верхоленска, в 44 км ниже его. И еще в шести случаях давалась привязка к Верхоленскому острожку.

ОСНОВАНИЕ УСТЬ-КИРЕНСКОГО ТРОИЦКОГО МОНАСТЫРЯ

История основания Усть-Киренского Троицкого монастыря описана во многих сохранившихся документах везде одинаково.
«Лета 171 [1663], июня в 10 день, бил челом великому государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу, всеа Великия и Малыя, и Белыя Росии самодержцу, а в Усть-Киренской волости, на Никольском погосте, в съезжей избе воеводе Лаврентию Овдеевичю Обухову черной поп Ермоген подал заручную челобитную. А в челобитной его написано: в нынешнем де во 171 [1663] году, марте в 15 день, били челом государю [титул] и на Ленском волоку в Ылимском остроге, в съезжей избе, воеводе Лаврентью Овдеевичу Обухову илимской спаской поп Амбросим Толстоухов и все мирские люди Ленского волоку и с великие реки Лены пашенные крестьяне и промышленные люди подали заручную челобитную.
А в челобитной де их написано, чтоб великий государь их, Амбросима с товарыщи, пожаловал: велел построить на великой реке Лене на Киренском погосте монастырь и братью собрать, и строителем быть ему, попу Ермогену.
А церковь они обещалися строить живоначальные Троицы с пределы. А под тот монастырь земли им отвести на великой реке Лене подле Киренской Никольской погост на стрелке от великие реки Лены, от креста, что поставил сын боярский Ярофей Хабаров, в бор на Киренгу реку к истоку (устью. — Г.К.), а против истоку на Киренге реке и на устье Киренги реки островки против заимки пашенного крестьянина Петрушки Киренского и до Никольского лугу, а вверх — по великой реке Лене до Мель-[48]ничной речки и до мельницы, которого мельницею владеет илимской сын боярский Ярофей Хабаров.
Да к тому же де монастырю дать на кормлю на великой реке Лене заимку Василья Скоблевского с половниками и со всеми угодьями.
Да против тое заимки за каменем (за хребтом. — Г.К.) подле Киренги реки у курьи в межах: с верхную сторону от пашенного крестьянина от Тимошки Шибеника вниз по Киренге до заимки Васильева ж половника Васки Монакова и с рыбными ловлями и со всякими угодьи» (43).
Заручная челобитная — это челобитная «за руками», т. е. за подписями челобитчиков, которые «руку приложили». Упомянутый здесь Петрушка Киренский — это ссыльный воронежский черкашенин Петрушка Астафьев Аксамитов. Сначала он был поселен на Никольском лугу, а затем переселился на новое место, где сейчас находится д. Сидоровская (Бочкарева). Острова против заимки — это острова Монастырский и Игуменский. Закончил свои дни Петрушка Аксамитов в Киренском монастыре. Его потомки носят сейчас несколько видоизмененную фамилию — Аксаментовы.
Тимошка Шибеник (Шибенок) — тоже ссыльный воронежский черкашенин. Сначала он тоже был поселен на Никольском лугу, а затем переселился вверх по р. Киренге там, где находилась д. Рыкова (сейчас Усть-Киренга).
Заимка Васьки Монакова, половника бывшего приказчика киренских пашенных крестьян Василия Скоблевского, находилась на Киренге, где впоследствии появились деревни Шорохово и Пахорукова. И поныне курья в том месте называется Монаковской, есть и ручей Монаковский.
Половник — это, выражаясь по-современному, арендатор, отдававший половину урожая тому, у кого он арендовал землю.
Строитель монастыря — это не тот, кто его строил. Так назывался настоятель, иеромонах монастыря.
По какому случаю был поставлен крест Ерофеем Хабаровым и в каком году, нигде в документах не сообщается.
Церковь в монастыре была построена не сразу. Вначале ограничились часовней: 15 февраля 1665 г. черный поп Ермоген с братиею подавали челобитную. «А в челобитной их написано: в прошлом де во 171 [1663] году построили они Ермоген с братиею, в Троецком монастыре часовню и кельи, и братью и вкладчиков прибрали» (44).
Ранее было сказано, что свою заимку (д. Скобельскую) и сенные покосы на Киренге Василий Скоблевский пожертвовал Киренской церкви. Теперь же при основании Киренского монастыря «с теми сенными покосы, с тою Скоблевского деревнею, прихожане той церкви Казанские — староста, мирские и всяких чинов люди — поступились (передали в дар. — Г.К.) в Киренский монастырь в дом пресвятые живоначальные Троицы на новое строение» (45).
Первое описание Киренского монастыря в литературе дал архимандрит Амвросий в справочнике «История Российской епархии» (46). Наряду с имеющимися некоторыми ценными сведениями там допущен ряд ошибок. Воеводу Лаврентия Авдеевича Обухова Амвросий называет Лаврентием Андреевичем Обуховым. Никольский погост называет Николаевским. Пишет, что «обитель вместо пустыни стала именоваться монастырем Киренским Троицким» с 1686 г.
На самом же деле в документах обитель именовалась сразу же монастырем. «Пустынью» начали именовать позже вперемежку с «монастырем», затем окончательно перешли к наименованию «монастырь». И наконец, список настоятелей Киренского монастыря у Амвросия не совпадает с архивными документами.
У Амвросия дословно переписал многие сведения Л. Мордовский в книге «Историческое описание Киренского Свято-Троицкого монастыря» (47). Эти же сведения попали в «Восточно-Сибирский календарь на 1875 год».
В «Восточно-Сибирском календаре на 1875 год» дан список всех настоятелей Киренского монастыря. Первым записан «1663-1665. Иеромонах Гермоген, в 1665 г. был в Илимске с воеводою Обуховым, увезен партиею казаков под начальством Черниговско-[49]го на Амур, где в 1671 г. на месте, называемом Брусяной камень, повыше Албазина, заложил Спасский монастырь. В 1685 г. по разорении Албазина китайцами вышел в Нерчинск и возвратился обратно в Киренский Троицкий монастырь, умер в 1690 г.» (48).
Здесь две неточности: увезен он не из Илимска, а из Киренска, выходил с Амура, минуя Нерчинск, через волок на приток Олекмы Нюкжу, затем по Олекме и Лене вернулся в Киренск. Сохранилась челобитная, в которой он это подробно описал.
На с. 43 этого же календаря в списке монастырей написано: «Киренский-Троицкий, муж. 2-го кл. Осн. в 1665 году иеромонахом Гермогеном, который в нем погребен и место чтится». Как видим, год здесь указан неверно, противоречит записи на с. 70 этого же календаря. Нужно: 1663.
Б.П. Шерстобоев также подтверждает: «Киренский монастырь, основанный в 1663 г. черным попом Ермогеном...» (49).

ПОСТРОЙКА УСТЬ-КИРЕНСКОГО ОСТРОЖКА

В 1667 г. под руководством тобольского воеводы Петра Ивановича Годунова был составлен чертеж (карта) «Сибирской земле городом и острогам и слободам». Среди пояснений к этому чертежу имеется и такая запись: «И промеж Леною и Киренгою реками — монастырь да погост. А промежу монастырем и погостом — 3 версты» (50).
Киренский острожек не упомянут. Его тогда еще не было.
Киренский острог был построен в 1681 г. В одной из отписок илимскому воеводе И.П. Гагарину подьячий Илимской приказной избы Андрей Иванов сын Поповых сообщал: «В нынешнем во 189 [1681] году по указу великого государя и по памяти велено Усть-Киренских волостей пашенны[м] крестьяно[м] осторожной и башенной лес готовить, и где острогу быть, велено землю смерить и чертеж прислать.
И я по указу великого государя и пашенных крестьян острожной и башенной лес готовить и возить велел, где быть острогу и острожным стенам и башням быть, меру и чертеж учинил.
И мерою от креста, что у взвозу по зацеркви, пятьдесят три сажены, а от церкви за государев двор — сорок шесть сажен, и по за государеву двору до лавки мясные под гору — шездесят три сажени, а от мясные лавки по берегу подле торговые лавки до звозу — двадцать пять сажен. И тому острожному месту чертеж на листу послал в Ылимский острог с усть-киренским судной избы и с таможенным подьячим з Данилом Шелковниковым» (51).
Память — это письменное предписание.
Упомянутый здесь крест ставил в свое время Е. Хабаров.
Острог должен был иметь три башни, две глухих и одну проезжую, и, конечно же, стены. Для изготовления башен были наняты две артели плотников, одна из них подрядилась сделать две глухих башни, другая — проезжую. Подряд был учинен в письменном виде. Одна из подрядных записей сохранилась в виде копии: «189 [1681] году, июня в 9 день, на устье Киренги реки на Никольском погосте в съезжей избе перед стольником и воеводою перед князем Иваном Петровичем Гагариным подрядились зделать на усть Киренги реки на Никольском погосте усть-кутцкие плотники Тришка Гиляшев, Гаврилко Жерноков с сыном Ивашком да промышленный человек Семейко Родионов Демидовых важеннн зделать у нового острогу на углах государевых две башни, высота и с обламами тридцать венцов, вершить шатрами, покрыть двойным тесом з зупцами на обламах, на всех стенах - по окошку, двери делать впритолоку з затвором, и бойницы на исподи поделать.
А от стен от дву башен рядили от дела пятнадцать рублсв. И те же подрядные деньги взяли все сполна. Больше того найму не спрашивать. Пить и есть свое. Рубить те башни своими топорами.
А зделать те башни совсем до готова на срок на Петров день и Павлов [29 июля] нынешняго 189 [1681] году. А зделав, отвести те башни приказному человеку Герасиму Шелковникову.
Записку писал по их, подрядчиков, веленью подъячей Бориско Зубов» (52).
[50] Обратим внимание на то, что в 1681 г. Киренск все еще именуется Никольским погостом.
Облам - это выступ на стене башни, нависающей над стеной. Герасим Шелковников - пятидесятник казачий, киренский приказчик. О других подрядчиках, делавших проезжую башню, и об окончании строительства острога он сообщил в отписке илимскому воеводе. «В нынешнем, во 189 [1681] году по указу великого государя и по подрядной записи подрядчики промышленные люди Родька Алексеев, Федька Тимофеев с товарыщи Усть-Киренского нового острожку против (т. е. согласно. - Г.К.) подрядные записи проезжую башню зделали и верх на обламах в зубцы и в шатер двойным тесом и караульну покрыли, и ворота зделали наготово. И я, им, Родьке с товарыщи, подрядную запись выдал.
А усть-кутцкие плотники Тришка Гиляшев, Ганька Жерноков с товарыщи две наугольные башни зделали и мосты и с потолки наметили неплотно и в черту. А верхи крыли не против уговорные записи. У одной башни верх крыли шатром в зубцы одним тесом и бес подскалин (тесовая подстилка, на которую должна была укладываться скала — береста для уплотнения. — Г.К.) неплотно и не в черту. А у другие башни верх рубили в реж (сруб клеткою. — Г.К.) полого и крыли в зубец однем тесом не в черту ж. А двери у тех башен делали в притолоку (верхний брус в дверях. — Г.К.). И те двери розвали[ли]сь, и лесницы у тех башен зделаны горазно плохи и развалились же.
И я их, Тришку Гиляшева и Ганьку Жернокова с товарыщи, против уговорные записи у тех башен верхи делать заставливал по прихожеству. И они Тришка, мне отказали и учинились непослушны и подали за своими руками (подписями. - Г.К.) скаску (объяснение. - Г.К.).
И я им по тому договорную запись, подклея по сею отпискою, послал в Ылимский острог и велел подать в съезжей избе тебе, стольнику и воеводе князю Ивану Петровичу» (53).
Оказывается, и в те времена строители сдавали объекты с недоделками.
Точная дата окончания строительства неизвестна, но, судя по словам «в нынешнем во 189 году», острог был закончен не позже 31 августа 1681 г. С 1 сентября начинался по тогдашнему летоисчислению уже 190 г.
И еще есть одна отписка приказчика Герасима Шелковиикова об окончании строительства, подтверждающая, что строительство закончилось до окончания 189 г., т. е. до 31 августа 1681 г.
«В нынешнем во 189 [1681] году по указу великого государя збирано во всех киренских пашенных крестьян на усть-киренское острожное и башенное строения з десятины по сороку бревен. И от острожного и башенного строения того зборного лесу осталось много и лежит пусто. А в Усть-Киренском острожке судные избы нет.
И о том строении судные избы стольник и воевода князь Иван Петрович, как ты укажешь» (54).
Интересно отметить, что Чечуйский острожек был построен на десять лет раньше Киренского. О нем упоминается в 1671 г.
Осенью 1681 г. ленские волости, за исключением Киренска и близлежащих деревень, вновь были переданы Якутскому уезду. После приема Киренской и Усть- Кутской волостей приказчик сын боярский Матвей Ярыгин написал отписку в Якутск, в которой так сообщал о расположении Усть-Киренского острожка: «А в межах та Балахнинская деревня с нижную сторону от Усть-Киренского острожку одна верста» (55).
Действительно, Киренский острожек, как писал В.А. Вдовин, стоял на том месте, где потом находился кинотеатр «Прогресс» (переоборудованный из церкви, а сейчас вновь превращенный в церковь). Но так как острожек был построен спустя 50 лет после зимовки казаков Василия Бугра, то нет никаких оснований утверждать, что именно на этом месте стояло их зимовье.
Обратим внимание на то, что в подрядной записи 1681 г. усть-кутских плотников все еще употребляется название «Никольский погост». После строительства острожка Никольский погост превратился в посад и стал называться Усть-Киренской слобо-[51]дой, а также Киренским погостом (такое название употреблено в крестьянской челобитной 1685 г. (56)). В челобитной Исачки Маркова в 1690 г. употребляется название «Усть-Киренский погост» (57).
Д.Г. Мессершмидт, побывавший па Лене в 1723 г., употребляет название «Киренский погост» (58). Таким образом, установившегося названия в то время не было.
Точно так же не делалось разницы между употреблением слов «острог» и «острожек». Например, в челобитной 1693 г. крестьяне просили, «чтоб им быть смежно вместе с киренскими и илимскими пашенными крестьяны, что ниже Киренского острогу, и Усть-Киренскому б острожку быть под Якуцким» (59).
Есть еще один документ, относящийся к строительству острожка, - Книга приема теса от крестьян. Все крестьяне внесли свой вклад в строительство. Вот что записано в приемной книге:
«190 [ 1682] году, майя в день.
Книга великого государя, царя и великого князя Феодора Алексеевича, всеа Великия и Малыя и Белые Росии самодержца Усть-Киренские Верхние, Усть-Куцкие волости великого государя городовому тесу, что у которого Пашенново крестьянина против указные памяти по окладу по скольки теснин привели в Усть-Киренской волости казак Ортюшка Салдат да пашенные крестьяне десятники Ивашко Алексеев да Ивашко Анисимов да Пашко Степанов по приказу приказново сына боярского Матфея Ярыгина, да Усть-Куцкой волости принял пашенной крестьянин Гришка Ерафиев Таюрской.
А с кого имяны он, Ортюшка, с товарыщи и Гришка по окладу по скольки теснин приняли, и то писано в сей приемной книге имянно, статьями порознь.
Усть-Киренская волость
У пашенново у Пашки Степанова Красноштанова принято з десятины тридцать тесниц» (60).
Далее перечислено еще 33 крестьянина. Не сделано исключения и Киренскому монастырю: «Троецкого монастыря у строителя Иосифа в братьею принято по окладу с полуторы десятины сорок пять тесниц за Пашенново крестьянина за Никиту Макарова». Никита Макаров в 1681 г. перед смертью завещал свою деревню (Макарову) Киренскому монастырю.
Десятины в книге указаны окладные, т. е. те, которые крестьяне пахали на государя. Весь урожай с окладных десятин шел в казну, а семена были казенные. На себя крестьяне имели право пахать в четыре раза больше окладных, без всякой подати. Не запрещалось пахать и сверх этого, но с этих излишних десятин в казну взимался десятый сноп, т. е. 10 % урожая.
Далее в книге записано еще 14 крестьян, пахавших по Киренге. И таким же образом записаны крестьяне Усть-Кутской волости — 18 человек. Для крестьян заготовка теса была дополнительной повинностью, она не оплачивалась, хотя и отрывала крестьян от их основной работы. Такую повинность называли «зделья». В зависимости от оклада крестьяне сдавали по 45, 38, 30 и 15 тесниц. Всего была сдана 1531 тесница.
Книга заверена «скрепой», т. е. записью через все листы, на каждом листе по нескольку слов: «К сим книгам вместо приемщиков: казака Ортемья Салдата да пашенных крестьян десятников Ивана Олексеева да Павла Степанова по их велению да Ивана Онисимова казак Андрюшка Семенов руку приложил».
Десятники не назначались, а выбирались крестьянским миром на определенный срок.
Иван Алексеев Соколов пахал в д. Никольской.
Павел Степанов Красноштанов пахал в д. Ульканской. Это старший сын родоначальника ленских Красноштановых — Стеньки Костентинова Красноштана. Иван Анисимов Бренев пахал в д. Полоротовский (теперь Повороты). Его отец Анисимко Прокопьев Бренев был первым насельником этой деревни. Во многих документах его писали под другим именем — Жданко Прокопьев Полорот. А его сына Ивана Анисимова Бренева писали иногда как Иван Жданов Бренев. Такие случаи двойных имен и прозвищ наряду с фамилиями встречаются в документах того времени нередко. Усть-кутский десятник Гришка Ерофеев Таюрский пахал в д. Таюра.
[52] В заключите добавим, что иногда, к сожалению, историки переходят ту грань, которая отделает их от романистов, добавляя от себя то, чего нет в документах. Например, Ф.Г. Сафронов, рассказывая о приезде Е. Хабарова из Москвы на Лену в 1658 г, пишет: «Сам Усть-Киренский острожек, центр волости, Хабаров едва узнал. Выросли новые банши, амбары, казенные житницы. Острожек этот стал резиденцией Государева человека Ерофея Павлова сына Хабарова» (61). Между тем Хабаров умер в 1670 г., за десять лет до постройки Усть-Киренского острожка.
В.Н. Шерстобоев также считал, что при жизни Е. Хабарова Киренский острожек существовал. Вот что у него написано: «Большинство церквей в острогах и слободах построено крестьянами, часовни строились часто религиозными людьми "по обещанию". Я.П. Хабаров поставил крест в Кирснском остроге над Леной» (62).
Как следует из Дозорной книги илимского воеводы Ф.Р. Качанова, составленной в 1699 г., которую мы приведем ниже, Хабаров действительно ставил крест, но этот крест был вне пределов острожка.

Киренский Свято-Троицкий мужской второклассный монастырь, г. Киренск (1663-1920-ые гг.)

Ф. 482, 136 ед.хр., 1698-1872, 1900 гг., оп. 1 ОЦ

Основан по инициативе священника Илимской Спасской церкви А.Л. Толстоухова, который, с согласия «людей приходских Ленского волока и промышленных», направил илимскому воеводе Л.А. Обухову 15 марта 1663 г. челобитную о дозволении построить вблизи Киренского острога монастырь, поручив его строительство иеромонаху Гермогену (Ермогену). Воеводой, по указу царя Алексея Михайловича, для устройства монастыря был отдан Никольский погост, а «на кормлю» отведены пашенные земли, сенокосные угодья и рыбные ловли вдоль рек Киренги и Лены. Гермоген с немногочисленной, собранной к тому времени братией основал при устье р. Киренги небольшую обитель, названную Усть-Киренской пустынью. По благословенной грамоте архиепископа Тобольского и Сибирского Симеона от 15 октября 1665 г. была заложена первая церковь во имя Живоночальной Троицы, по завершении строительства которой (с 1669 г) пустынь стала именоваться Киренским Свято-Троицким монастырем.

Дальнейший прирост монастырских угодий происходил не только за счет новых воеводских отводов, расчистки лесов и освоения пустошей, но и за счет земель т.н. «вкладчиков», которые «прикладывали» свои земли и «дворовые хоромы», за что монастырь брал на себя их тягло – платил в государеву казну «выделенный» хлеб и гонял подводы. В 1667-1671 гг. во владение монастыря поступило по завещанию имение сына боярского Ерофея Хабарова вместе с крестьянами.

В своих вотчинах монастырь развил крупное товарное сельскохозяйственное производство, основанное на применении труда наемных работников и монастырских крестьян «половников», которые за предоставленную им землю, лошадей и ссуду отдавали монастырю четвертую часть урожая. Основу хозяйственного уклада монастыря составляли хлебопашество (выращивание яровых и озимых зерновых культур) и животноводство, развитие которого обуславливалось наличием обильной кормовой базы (выпасов, сенокосов, отходов мукомольного производства).

По указу Екатерины II от 26 февраля 1764 г. сотни десятин монастырской земли, 3 мельницы, более 1000 голов скота и значительные запасы хлеба были изъяты в казну, а более 400 монастырских крестьян переведены в подушный оклад государства. При этом самому монастырю был определен III-ий класс с назначением соответствующего содержания монашествующим, число которых было определено в 12 чел. В воспоминание святой древности Никольского погоста», на основании высочайше утвержденного 19 сентября 1836 г. определения Святейшего Синода, монастырь был возведен во II-ой класс, а число монашествующих возросло до 17. Кроме «штатных» сумм доходную часть монастыря составляли средства, полученные от сдачи в арендное содержание рыбных ловель по р. Ангаре, продажи свечей и могил, а также проценты с ценных бумаг и пожертвований частных лиц. Составными частями провиантской и фуражной базы являлись огороды внутри монастырской ограды и сенокосы, расположенные на островах рек Лены и Киренги.

С основанием монастыря настоятельство в нем осуществляли монахи и иеромонахи, по должности именовавшиеся строителями (в смысле - основателями). Но с конца XVII в. настоятелями монастырей могли быть только облеченные саном священства архимандриты и игумены. Первым игуменом, рукоположенным грамотой митрополита Тобольского и Сибирского Павла от 2 февраля 1686 г., стал бывший строитель монах Иосиф .Архимандриты возглавляли Киренский монастырь в периоды 1717-1732, 1835-1897 гг.

Первоначально Киренский монастырь входил в состав Сибирской епархии, которая с 1668 г. стала именоваться Тобольской митрополией, и относился к Якутской десятине. После выделения из последней в 1698 г. самостоятельной Киренской десятины Киренский монастырь стал центром одноименного духовного правления, оставаясь в состав Тобольской митрополии и после выделения из неё самостоятельной Иркутской епархии в 1727 г. Монастырь стал подчиняться Иркутским архиереям на основании указа императрицы Анны Иоановны Святейшему Синоду от 28 октября 1731 г. А после учреждения в Иркутской епархии в 1883 г. второго викариатства монастырь перешел в непосредственное ведение Киренского викарного епископа.

Построенные на территории Киренского монастыря церкви ветшали от времени, неоднократно горели, переносились на другие места в связи с частными наводнениями, перестраивались и переосвещались. В XIX– начале XX вв. продолжали действовать:

-церковь Пресвятой Троицы (построена в 1784-1790 гг. вместо одноименной сгоревшей деревянной церкви; в ней в 1817 г. был надстроен верхний придел во имя Казанской иконы Божией матери, который впоследствии был переосвящен во имя Святого Пророка Иоанна Предтечи; в 1838 г. в трапезной был устроен придел во имя Святителя Иннокентия, первого епископа Иркутского);

-Церковь преподобного Алексея, человека Божия (построена в 1891 г. вместо сгоревших церквей с такими же посвящением);

-церковь Святого Пророка Иоанна Предтечи (построена в 1693 г. сгорела в первой половине XIX в);

-церковь Святителя Николая Чудотворца (так стала именоваться подвратная церковь во имя Владимирской иконы Божией матери, построенная после переноса монастыря на новое место – в 1758-1785 гг. и переосвященная после своего обновления в 1853 г. в память Никольского погоста, на месте которого был основан монастырь; с 1860 г. богослужения в Никольской церкви не производились – она сохранялась как историческая реликвия; сгорела в сентябре 1931 г.)

В разное время при монастыре существовали школы для обучения детей грамоте и церковному пению (даты деятельности не установлены), а до 1831 г. – духовное училище.

Киренский Свято-Троицкий монастырь был закрыт органами советской власти в 1920-ых годах (точная дата не установлена).

Царские манифесты, приказы Синода, указы сибирских митрополитов (копии), Иркутской духовной консистории, Илимской воеводской канцелярии. Инструкция, данная духовной консистории постоянно для управления монастырем и монастырскими крестьянами. Летопись монастыря (1900 г.), краткие справки и выписки из архивных дел о времени устроенная, монастыря и его истории. Список монастырей Иркутской епархии (1830-1831 гг.). 516

Дела об имуществе монастыря: о монастырских землях и их освидетельствовании монастырем: о монастырских землях и их освидетельствовании илимскими воеводами; о наделении монастыря рыболовными и сенокосными статьями, их охране и сдаче в аренду; о строительстве и состоянии храмов, монастырских келий и хозяйственных построек. Записные книги имущества и скота монастыря и его заимок, переписные книги и описи ризницы, икон и церковной утвари. Штаты монастыря, книги прихода и расхода штатных и неокладных сумм, хлебные и товарные приходо-расходные книги монастыря и заимок, ведомости о продаже хлеба из монастырских вотчин, в том числе для снабжения Камчатки.

Ведомости о нормах землепользования крестьян и внесения ими платежей в монастырь, сведения о монастырских «вкладчиках»; рапорты и донесения старост и «посельных» управляющих об урожае хлебов, взыскании с монастырских крестьян подушной подати, выполнении дорожной повинности, наборе рекрутов; переписка о выдаче крестьянам хлебных ссуд из монастырских запасов и распределении сенокосных паёв. Дело о волнениях среди монастырских крестьян (1756 г.).

Клировые и исповедные ведомости, переписка об «оштрафовании» небывших у исповеди, дела о крещении «сибирских иноверцев» и о предоставлении льгот принявшим православие, ведомости выдачи «венечных памятей».

Дела о происшествии и пожарах в монастыре, злоупотреблениях настоятелей, нарушениях монастырских правил, богопротивных, дерзновенных и неблаговидных проступках иеромонахов и монахов, конфликтах среди духовенства. Рапорты, донесения и переписка о присылке в монастырь на послушание и «в черные труды» провинившихся священников.

Послужные списки настоятелей, монашествующих и служителей монастыря; списки и сведения о службе монахов и их поведении; списки заштатных монахов, причисленных к монастырю; ревизские сказки о духовенстве, монастырских служителей и их семействах; списки жителей монастырских заимок.

https://docviewer.yandex.ru/vi...mp;lang=ru