Латгалия - Генеалогический форум ВГД

Рассказывая об имении Буйницких в Дагде я писал о черном дне в апреле 1863 года, когда оно было разграблено и сожжено.
Недавно мне попался изданный в 1912 году в Витебске сборник "С околиц Двины". В нем опубликован отрывок из личных мемуаров К.Буйницкого, посвященный событиям 1863 года. Вот как сам Казимир Андреевич описывает гибель имения:
"В воскресенье (14 апреля) вечером мы узнали (от моего внука Леона Корсака, возвращавшегося из Финфмуйжи) о нападении поселенцев раскольников (казённых крестьян) на Сыловышки и Вышки господ Молей, а также о сожжении этих усадеб. В понедельник перед полуднем пришла весть о нападении крестьян нашего прихода на поместье Асташово пана Клочковского в 10 верстах от нас, которое было сожжено и где было схвачено несколько повстанцев. Получив об этом известие, дагдинский ксёндз Плюро поехал туда, чтобы добиться правды, но по дороге в нашей деревне Слободе был схвачен местными латышами, прихожанами своего же прихода, подвергся оскорблениям и был водворён под крестьянскую стражу в одной деревенской хате. Викарий кс. Шишневский, как только об этом узнал, поспешил похлопотать перед совершившими этот дерзкий поступок об освобождении священника; но те его не только не захотели слушать, а чуть не уготовали ему ту же судьбу, а своим освобождением священник был обязан раскольнику, который собой заслонил его от оскорблений, сказав: «Мы уважаем наших наставников (духовных), а вы поднимаете руку на ваших священнослужителей». Стыдно им тогда стало и отпустили ксендза с угрозой, что возьмут его в плен, если свой дом сторожить не будет. Такие дерзости начинали нас беспокоить, но мы ещё не предвидели худших последствий этого волнения. После обеда приехал Болеслав, возвращавшийся из Лукны, прибыл и Зигмунт из Рольничина на чай. Тем временем крестьяне стали собираться в конце аллеи, ведущей от тракта к нашему дому. Кучка собравшихся увеличивалась, прибывали верховые и пешие. Мы стали серьёзно беспокоиться, не думая, однако, что на нас хотят напасть, ибо знали, что в нашем доме нет повстанцев; но, к сожалению, они собрались именно для того, чтобы напасть на нас. В итоге в 6 часов мы с ужасом увидели, что вся эта свора, вооружённая ружьями, палками и топорами, направилась по аллее к нам. Войдя во двор, верховые спешились, и, соединившись с пешими, встали толпой перед домом, а затем стали окружать его со всех сторон. В этот момент мой старший сын Болеслав, только что возвратившийся из поездки в Режицкий повет, выступил в роли посредника, то есть мирового судьи, и, представ перед этой толпой, спросил, зачем они сюда пришли в таком количестве. Вместо ответа крестьяне бросились на него, схватили и, колотя его и оскорбляя разными способами, потащили в ближайшую деревню, где уже ранее ими был взят в плен местный священник кс. Плюро, посадили под стражу обоих в одной хате. Между тем окружившая дом толпа стала стрелять по окнам; я приказал открыть большие входные двери, дабы бессмысленным сопротивлением не провоцировать бешенство этих сумасшедших. Когда они, войдя, стали кружить по комнатам якобы в поисках повстанцев и оружия, моя невестка, жена Зигмунта, стала терять сознание, и, схватив своего сыночка (младенца, только начавшего оправляться от опасной болезни), выбежала с ним в сопровождении моей дочери Хелены, чтобы спастись бегством. Крестьяне их сразу задержали, но женщинам удалось каким-то образом усыпить их бдительность, скрыться с их глаз и побежать по тропинке между гумном и хозяйственными постройками через поле до ближайшего леса, по краю которого, потом через луга, рвы и ручьи, обременённые спящим, к счастью, ребёнком, уже далеко затемно выбрались на тракт, ведущий через соседнее имение Старомысль до городка Дагда. Обессиленные от почти шестичасовой ходьбы, они нашли пристанище у местного мельника немца, и – настоящее чудо – донесли ребёнка всё ещё спящим, его не разбудил ни ночной холод, ни постоянное движение при преодолении рвов, а утром ребёнок проснулся совершенно здоровым. До полуночи мы оставались в мучительном неведении и тревоге за их судьбу, а до позднего вечера у нас гостила дикая стая, рывшаяся по всем углам, забирая домашнее оружие, но пока не грабившая другие вещи. Они даже заявили, что мне ничего плохого от них не будет и что мой дом они не сожгут. Потом спокойно ушли, и нам показалось, что ничего худшего с нами уже не случится. Должен здесь добавить, что мой сын Зигмунт, находившийся с нами, сразу после нападения вскочил на коня, чтобы его не схватили, но, когда скакал по тропинке вдоль огорода, ему перегородили дорогу, и ему ничего иного не оставалось, как спрыгнуть с лошади, перепрыгнуть через забор и убежать от нападавших. Проведя почти сутки на ногах, он, в конце концов, всё-таки был схвачен вездесущими крестьянами и отправлен в ту же, что и его брат, деревню, откуда их лишь третьего дня по прибытии казаков отвезли в военную комендатуру, находившуюся в Асташово (в 8 верстах). У Болеслава, настоящего мученика, была глубокая рана на голове, а на всём его теле разбойники не оставили живого места. Он чудом избежал смерти, когда в таком состоянии без перевязки только через два дня был перевезён из Асташово в Динабург и только там смог отдохнуть и получить медицинскую помощь. Зигмунт и кс. Плюро из этой кошмарной передряги вышли только с лёгкими контузиями.
После того, как с наступлением ночи негодяи покинули нас, я и Ванда, уставшие и душой, и телом, нуждались в отдыхе и сне. Я прилёг, не снимая одежды и, как оказалось, правильно сделал, ибо с рассветом меня разбудили коротким донесением, что снова огромная банда крестьян надвигается на нас и они уже недалеко от дома. Каким-то образом, едва собравшись с мыслями, я услышал шум, потом дикие крики, предвещавшие грабеж, пожар и насилие в том случае, если я не успею убежать из дома. В разграбленном подвале мерзавцы нашли разные горячительные напитки; и, проведя всю ночь в беспробудном пьянстве, пришли непротрезвевшие завершить своё дело уничтожения. Ванда выбежала из дома со служанкой, а когда я понял, что разбойники уже от меня в нескольких шагах, не мог больше откладывать побег. Схватив с конторки бумажник, в котором было чуть больше 70 000 рублей в бумагах (наследство умершего Юзефа Выжицкого, исполнителем завещания которого я был), а также несколько сотен собственных рублей, я в спешке забыл забрать мои лежавшие возле кровати золотые часы и большой портфель с важными бумагами, в котором было несколько драгоценностей, ибо мне надо было догнать во дворе Ванду, я боялся, чтобы мы с ней не разделились. К счастью, позади дома ещё не было никого из разбойников, и мы смогли по тропинке за кухней и погребом спуститься в заросшую долину и под этим прикрытием через луга и поля выйти на дорожку, ведущую прямо к городку с малолюдной стороны, и через огороды добраться до мельницы, где мы нашли здоровых Хелену и Анелю с ребёнком, находившихся в состоянии тревоги и ужаса. При виде нас они успокоились, и я тоже. Видя, что они находятся в относительно безопасном месте, я направился к одному из зажиточных жителей – еврею, чтобы согреться и подкрепить силы стаканчиком вина. Меня немного утешало, когда я видел, что жители городка расположены ко мне и оказывают мне самое живое сочувствие, однако я не мог избавиться от тревоги за мой дом и имущество, находившиеся в руках разъярённой толпы, и с беспокойством посматривал в сторону усадьбы – не покажется ли оттуда зловещий дым? Не долго же я ждал этого несчастья! Около 8 утра (16 апреля) толстый столб чёрного дыма поднялся за пригорками, закрывавшими вид на усадьбу – мой дом оказался во власти огня.
Я тяжело вздохнул при виде полного уничтожения не только моего имущества, но, что самое болезненное, невосполнимой потери всех дорогих моему сердцу памятных предметов: изображений родителей, дедов, жены моей, недавно отошедшей к Богу, переписки с любимыми и глубоко уважаемыми мною людьми, с известными в стране и за границей личностями, с лучшими польскими литераторами – всё, чем я гордился, что почитал за честь оставить после смерти потомкам как гордость моего имени и дома, всё в одну минуту пошло прахом от рук варваров, не имеющих ничего святого"!
Вот такая грустная история... Сейчас в парке на месте господского дома стоит летняя эстрада.