Этот материал переслал форумчанин nikolaikarakozov, автор avemo45 (Александр Молодых) с которым нет связи последние полтора года. Публикую малую толику присланного материала в надежде, что если не Александр, то кто-то из потомков отзовется. Далее текст автора:
Это всё что у меня есть по Семикиным. Часть собрана в архивах, но большая часть взята из рассказов бабушки – Елены Васильевны Семикиной. Я, собственно, вырос на её руках. Повествование лично моё. Хотелось оставить внукам не просто имена их предков, но и общественную атмосферу, в которой они жили. Конечно, многое из написанного изложено с позиции сегодняшнего дня и моего личного восприятия, но ход событий и дух того времени я пытался не исказить….
2.1 ВАСИЛИЙ ИОНОВИЧ
(1854 – 1918)
1883 год. Воронежская губерния. Хутор Вихляйка - деревушка дворов на восемьдесят. Почерневшие избы под соломенными крышами. На разбитой улице в пыли копошатся куры. Прямо посредине в большой луже млеет хряк. Тишина и умиротворение. Когда-то, лет пятнадцать назад, сюда пришли потомки “однодворцев” из села Тюковки, что в тридцати верстах - за Хопром. Пришли от безземелья на свободные казённые земли. Первое время жили в шалашах да мазанках, а на зиму возвращались в село. Но со временем осели, стали ставить саманные избы, а кто побогаче, так и рубленные. Года через три это был уже хутор дворов на двадцать. Прошло ещё немного времени и “вихляйцы” обрели самостоятельность – зарегистрировали свое сельское общество.
Хутор стоит в степи, причудливо изрезанной глубокими балками. Эти балки словно рубцы оставленные кнутом на “теле” несчастной земли, ныне повсеместно исполосованной плугом. А в бытность лёгкий ветерок катил белёсые ковыльные волны до самого горизонта, по изумрудно зелёной муравушки, раскрашенной ярко жёлтыми пятнами соцветий адониса и девясила. Только на склонах балок, взявших хутор в кольцо, и осталось это великолепие. На западе от хутора балка Горбуниха слилась с балкой Вихляйкой, названой так по имени хутора – а может наоборот?
В полях уже желтеет рожь и краснеет гречиха. На горизонте стена леса, что тянется вдоль Хопра. До него верст двадцать пять. Ближе к реке луга, вперемежку с подлеском, за ними обширное болото богатое уткой и куликами, далее старицы и заливные озёра. Воздух наполнен свежей горечью полыни, медом гречихи и кашки. Если присмотреться, можно увидеть колокольню церкви в селе Воскресеновке, что по левому берегу Хопра. В полуверсте от села господский дом. Песчаная дорожка приводит к огромным каменным воротам. От них открывается вид на большой дом с колоннадой. Центральная часть дома двухэтажная. И дом и, примыкающие к нему флигеля крыты железом. Дом окружен тенистым парком. Через парк, к пруду, ведет аллея вековых дубов. Пруд оборудован купальнями и деревянным мостком с парой лодок. На гладе воды зеленые листья кувшинок, среди которых разбросаны белые лилии. Стрекозы с черно-синимы крыльями гоняются за мухами, изредка присаживаясь на прекрасные цветы. Недалеко от берега плавает кряква и шесть желтых утят. Всплеснулась рыба. Утка с утятами в испуге скрылась в камыше.
В стороне от господского дома за яблоневым садом стоят добротные конюшни голов на сорок. Левада огорожена в три ряда ровными жердями. За конюшнями скотный двор. Слышно мычание коров, кудахтанье кур, покрякивание уток и шум другой живности. И весь этот гомон какой-то бодрый и жизнерадостный утверждает торжество жизни.
У левады стоит барин Михаил Александрович Жихарев и Семикины: дед Леон с внуком Василием, молодым крепким мужиком. Василий недавно вернулся с царской службы. В отличии от брата Дмитрия которого отдали в рекруты на двадцать пять лет, он отбыл всего шесть. С 1874 года ввели всеобщую воинскую обязанность. Призывник обязан был отслужить пятнадцать лет – шесть срочно и девять лет в запасе. Сейчас он числился в запасе у военного ведомства. На службе Василий был приставлен к лошадям, и как человек грамотный был обучен ветеринарии. В запас ушёл в звании ветеринарного фельдшера. А в имение Василий пришёл наниматься на работу. За годы службы он совсем отвык от работы землепашца, да и статус фельдшера не позволял ему стоять за плугом.
Жихарев был рад опять заполучить такого работника – грамотного и многим ему обязанного, тем более что в хозяйстве кроме лошадей было много другого скота. Василий с малолетства трудился в имении Жихарева на разных работах - зарабатывал копеечку на нужды семьи. Вначале работал на маслобойне – мыл посуду, а как подрос, приставили к лошадям. Старательный, сообразительный мальчонка приглянулся барину, и тот помог получить ему образование. Вначале Василий окончил церковно-приходскую школу, где научился читать и писать, освоил арифметику и слово божье. А потом барин отправил его учиться в Борисоглебск на полный пансион. Через три года учёбы в уездном училище Василий вернулся в имение вполне грамотным человеком – таких в селе можно было по пальцам пересчитать. В поместье пришлось ему попотеть - отрабатывая потраченные на него деньги. Жихарев предполагал подготовить из него в будущем приказчика. Потому и испытывал его на разных работах, да проверял на преданность. Но воинское ведомство нарушило планы помещика.
Заручившись работой и обговорив условия, Семикины отправились на пасеку. Дорога была до боли знакома. До женитьбы и службы в армии дед с внуком много общались, так как оба всё лето жили в поместье, оторванные от семьи. Внук же частенько навещал его, а заодно и учился обращаться с пчёлами. По вечерам у костра он с увлечением слушал рассказы деда о старых временах.
Деду Леону за восемьдесят, но он еще крепок и в глазах огонек жизни. По причине почтенного возраста определил его барин на пасеку где он и живет все лето в шалаше. Повидал на своем веку дед многое. Родился в самом конце восемнадцатого века и принадлежал к сословию “однодворцев”. Его прадед из обедневшей дворянской семьи с Рязанской губернии был назначен в “сторожи” на Белгородскую укреплённую черту ещё в начале восемнадцатого века. Там он верой и правдой, не жалея живота своёго, служил царю и отечеству. За службу был жалован наделом земли в шестнадцать четвертей на душу, да ещё пятьдесят четвертей - “для населения прибывающего путём размножения”. Надел был даден не в поместье, а в “опчие дачи” то есть в общинное владение. Продавать землю и уезжать в другие местности запрещалось, дабы заселить эту землю Великороссами. Из всех привилегий положенных дворянину по рождению оставили лишь право владения крепостными. Указали и местность где можно селиться, да ещё обложили податями, словно простого крестьянина. Предок наш с другими бывшими служивыми людьми выбрали место у реки, где и заложили в 1730 году деревню Тюковку на берегу Хопра, в сорока верстах выше Борисоглебска. Первые годы жили хорошо - земли в волю, урожаи высокие. Но с годами наделы стали дробиться между многочисленными детьми, появилась чересполосица, да и земля устала. Но большинство дворов жило зажиточно. Всем миром построили водяную мельницу и пристань, куда свозили зерно со всей округи и на судах сплавляли в уездные города. В 1758 году на общинные деньги построили церковь, в честь Николая Чудотворца, и получили статус села. За полтора века село разрослось – сейчас в 330 дворах живёт 2859 душ обоего пола, но земли в общине настолько мало, что даже распаханы все неудобные места.
Стоит Тюковка на высоком, правом, берегу. На столь высоком, что с воды и домов то не видать, видна только колокольня - чудо деревянного зодчества. С холма же видна пойма реки, густо поросшая подлеском, вперемешку с сосновым бором и берёзовыми рощами. А у самого горизонта в степи синеют тамбовские сёла. От такой красоты дух захватывает.
С момента получения надела сменилось три поколения. И при каждом поколении надел делили между сыновьями. Так что Леону в наследство от отца досталось всего пять десятин “четвертной” земли. Чтобы в достатке жить, приходилось брать землю в аренду и трудничать до седьмого пота, а внукам-подросткам и младшим детям наниматься на разные работы к соседнему помещику Жихареву.
Царская реформа застала деда Леона далеко за шестьдесят. В год перед реформой в губернии полыхали дворянские усадьбы. Страшен и беспощаден бунт обезумевшей жаждущей крови толпы. Многих дворян с детьми и приказчиками сожгли в огне. Часть помещичьих семей устремилась за границу, другие укрепляли дома, заготавливали оружие. Во многих поместьях стояли войска. Разграбили и близлежащие к Тюковке поместья в Селоме и Нововоскресеновке. В феврале 1861 года Александр второй подписал указ. По Указу царя, помещики были обязаны часть земель и дворовое имущество передать, получившим волю крепостным, но не просто передать, а за выкуп. У крепостных от свободы пьянела голова. Мужики шумели, толпились, плевали в сторону господ и куражились. Но похмелье наступило быстро - без лошади, с одним пятаком в кармане, землю не поднять. Пришлось идти на поклон к барину и отрабатывать долг. Но долг только рос, несмотря на то, что правительство, немного погодя, скостило восемьдесят процентов долга, заплатив помещикам напрямую. Правда, трудолюбивые, сметливые и удачливые пошли в гору. В ходу было “просольство”: оборотистые люди по весне скупали дешёвый скот по низким ценам, откармливали его за лето, а осенью гнали гурты в Москву. Особенно в этом преуспели жители Третьяков.
Реформа коснулась и “боярских детей”. С 1866 года сословие однодворцев упразднили, а их самих приравняли к государственным крестьянам, и обязали помимо всех податей платить ещё и выкупные. Жить стало намного труднее. Семьи росли, а земли не прибавлялось. Чтобы прокормиться приходилось всё меньше оставлять паров, нарушая трёхпольную систему. Земля не прощала и урожаи год от году падали. Нового передела земли, что обычно следовал за очередной ревизией, не предвиделось. А тут пришло время выделять детей. Разделив землю между старшими сыновьями Леон, по традиции, остался с младшим сыном - Ионом и его семьёй. Вместе они перебрались на хутор Вихляевку, где на пяти десятинах и отстроили новое хозяйство. Годы брали своё, здоровье уже не позволяли Леону в полную силу трудиться в поле. Потому нанялся он на пасеку к помещику Жихареву, тем более, что с малолетства с пчёлами умел управляться.
Дед Леон среднего роста, кряжист и крепок телом. Глядит смело, держит себя уверенно с чувством собственного достоинства. С барином тоже на равных - подаёт руку, а тот её пожимает. Он заметно выделяется среди крепостных мужиков, которые в массе своей не велики ростом, сутуловаты, угрюмы, глядят из-под лобья, нерасторопны. Во всём поведении его проглядываются гены предков-дворян. За полтора столетия эти гены сохранились, так как среди однодворцев не принято было жениться на “барских”. Даже если в селе не находили невесты из своего сословия, то сыскивали её в других, бывало отдалённых деревнях. А вот обличье у мужчин претерпело изменения - видимо сказался тяжёлый физический труд. Чего не скажешь о женской половине – в них проглядывалась красота и грациозность их прабабушек.
Поздно вечером того же дня сидел Василий с дедом Леоном у костра на пасеке. Пламя освещало лишь небольшой круг, а за ним черная пугающая стена мрака. Из этой стены иногда вылетали ночные бабочки и устремлялись к огню, а потом с опалёнными крыльями ползали несчастные средь головёшек. В огне потрескивает хворост. А если запрокинуть голову, то видны мириады звёзд, хаотично разбросанных на чёрном полотне мироздания.
Нарушив молчание, Василий спрашивает:
-- Дедуля, а правда что мы из дворян?
-- Правда, так мне мой дедушка сказывал.
-- Что-то мало верится. Вон посмотри, как наш барин живёт! Больше двух тышь десятин, да две сотни бывших крепостных в услужении. И в Селоме Федосеев – тоже не бедствует.
-- Вишь, как оно сдеялось – при Петре великом всех дворян обязали служить. За свой счёт, должны были они и коня и всю воинску амуницию сами справлять. И жалования им не платили – сами кормились со своих имений, что им были пожалованы в собственность, ня то, что нам. Да в придачу к землям ещё и крепостных дали, чтоб ту землю обрабатывать, пока барин служит. Да, ня каки налоги не платили, и ещё много всяких привилегий им полагалось.
-- А нам почему не дали?
-- Дали, токма наш прародитель землю в карты проиграл, толи ешо чё – разорился в обчём. Но служить всё одно был обязан, но уже за царский счёт. И жалование яму платили и провиантом снабжали. А в конце службы одарили землёй, да совсем маленько, чтоб токма семью прокормить и смог. Правда, дали право владеть крепостными! Так за чё их купишь? Одна девка целого коня стоила!
-- А я слыхал, что титул восстановить можно.
-- Можно! Вон секунд- майор Зот Бунин с Третьяков прошение подал на дворянство - и получил. А был он тож из однодворцев, токма фарт яму выпал – и земли прикупил и крепостных. Только когда это было? А нам на што энтот пустой титул? Знавал я одного “князя” – ня земли, ня лошади. В батраках у одного крепкого однодворца труднячал! Ладноть пошли спать.
Сон не шёл. Воздух источал аромат свежескошенного сена и мёда, напоминая детство. Нахлынули воспоминания. Вспомнил, как прибегал он на пасеку из имения весь в слезах, ища защиты у деда, а тот утешал и оставлял ночевать на пахучем сене. Потом вспомнилась учёба в уездном училище, где за всякую мелочь пороли розгами. За то после учёбы, каким важным он себя почувствовал! Если даже пользующиеся уважением мужики обращались к нему с просьбами написать письмо. В одночасье он стал завидным женихом в селе. Но в женихах много ходить не пришлось, женил его отец, как только стукнуло восемнадцать. В те времена сыновей старались женить пораньше – в хозяйстве требовались рабочие руки. Вон деда Леона совсем в пятнадцать оженили. Но с тех пор закон изменился, и церковь не венчала младше восемнадцати. Невесту Василию подобрали из зажиточной семьи однодворцев Насыревых. Анна была девицей красивой, и Василий давно на неё заглядывался. После жатвы заслали сватов и уговорились на покров сыграть свадьбу. Желание невесты никто и не спрашивал. Если уж родители решили, то перечить было бесполезно. Невесту обычно подбирали из своего круга. Трудолюбие скромность и добропорядочность ценились выше красоты. При устройстве будущего своих детей интересы рода ставились выше личностных, хотя детей любили и желали им счастья. Многовековой опыт подсказывал родителям, что влюблённость зачастую быстро проходит, и начинают проявляться негативы нежелательных браков. Не одобрялись браки между разными сословиями, между враждующими семействами и даже между богатыми и бедными. Негативные явления в таких браках гораздо разрушительнее, чем “не любовь”. Принцип “cтерпится - слюбится” отлично действовал, особенно это было видно по многочисленным детям в семьях.