| wadim | Наверх ##
21 мая 2010 9:47 Река Уба и убинские люди
III. Деревни и люди низовьев Убы
От поселка Убинского долина р. Убы почти незаметна и кажется простой широкой низиной. Кое-где лишь огороженной небольшими увалами, легкими холмами и раздольными гривами.
От поселка вверх по Убе справа по течению идут роскошные луга, поросшие частыми забоками из тальника и черемухи, а слева по течению идут покатые и спаханные увалы. На шестой версте, возле единственного, отвесного, но невысокого утеса с левой стороны имеется перевоз, очень примитивный, на канате. Ширина Убы здесь около восьмидесяти сажен. А в семи верстах от поселка, на левой стороне Убы, на низкой равнине и на фоне громадной тополевой рощи, рисуется большое серое, неопрятное, но довольно богатое крестьянское село Убинское, с новой церковью, винной лавкой, обычно пустыми и длинными хлебозапасными магазинами и очень небольшой школой. Через село Убинское идет Семипалатинско-Зайсанский почтовый тракт. Здесь насчитывается до 400 дворов, из которых около половины новоселов по преимуществу с юга России и глинобитные и саманные хаты их с соломенными крышами и ограды с журавлями криниц, т. е. колодцев, резко выделяются от поседевших, местами скосившихся, местами раскрашенных и шитых тесом домов старожилов, ворота которых обязательно тесовые с фигурчатой резьбой над крышкой и с жестяными звездочками на полотнах, а иногда и на карнизах домов. Крыши домов почти все двускатные с вдавленными лбами и с рубчатой резьбой или петушками на охлупнях. Дома высокие с глухими крыльцами, с низкими, но прочными подвалами, с маленькими раскрашенными окошками и расписными ставнями. Но в с. Убинском есть дома, в которых сохранился еще дедовский облик. Здесь все говорит о глубоком почтении к старине и о крепости стариковских заветов. В избах пахнет свежеиспеченным хлебом, жирными щами и кислыми овчинами тулупов, которые всегда лежат на полатях, а в горницах с расписных широких божниц смотрят суровые потемневшие лики икон. Небеленые потолки и стены украшены какими-то фантастическими, напоминающими современный декадентский стиль, цветами и фигурами местного творчества, в углу у двери солидно расселась большая русская печь с ввалившимися глазами - печурками и темной пастью цела, а возле нее стоит огромная кровать с массою подушек и длинным цветным, преимущественно красным с большими желтыми цветами, пологом. На полу - цветные половики, против печки - расписной, подвешенный на крючках шкаф с посудой, а в красном углу у широких лавок - крепкий толстоногий стол, покрытый самотканой кубовой скатертью. И степенная тишина, овладевая вами, уносит вас в древнюю Москву и солидно внушает жуткое почтенье к русской самобытности, которая, впрочем, сейчас же исчезает при появлении в горнице хозяйки, по большей части недалекой, простодушной и слишком типичной для нашего времени крестьянской бабы, забитой, изнуренной трудом и болезнями, истощенной детьми и побоями мужа. А когда входит, одергивая короткую рубаху, заросший бородою и согнутый под тяжестью мужицкого ярма хозяин и заговорит с вами торопливым, неправильным языком о нужде, о надвигающемся малоземелье, об истощении земли и о дороговизне всего, вы невольно соприкасаетесь с настоящей действительностью и не только видите, что добрые крестьянские устои отжили, но и чувствуете грядущую неизбежность в коренном перевороте всей их жизни. И чем больше присматриваешься к жителям села Убинского, этого старейшего существующего около двухсот лет села, тем яснее вырисовываются уродливости вырождающейся самобытности. Об этом говорят пестрые одежды от расписного сарафана до розовой кофточки, от старомодного дедовского кафтана до базарного пиджака и от почтенной седины до стриженой головы и бритой бороды включительно. И разве где-либо у старого дома на завалинке, в праздничную пору, вы увидите яркого выразителя подлинного сибирского крестьянства. Это какой-нибудь древний старик с костылем в высокой четырехугольной шапке, с позеленевшим от времени бархатным кафтаном. Сидит он, качая старой головой, и думает о милой старине принесенной из глубины веков, о Русской были, о чистоте и простоте былых народов, не утраченных под ударами неволи и испытаний за веру... А в это время внучата его, подростки, тайком, рискуя поджечь амбар, где-либо в укромном месте курят базарные папиросы и знают то, о чем всю свою жизнь не знал дед, этот доживающий свои дни обломок старой Руси...
Главным занятием крестьян с Убинского является земледелие, а за последние годы молочное хозяйство и частью рыбалка, извоз, т.к. они живут на тракте, а также и пчеловодство. Очень часто можно встретить чрезвычайно умных и интересных людей, играющих первую скрипку в мужицких настроениях и дающих тон. Так например, некто Е.И-ч, беседуя со мной, говорил о себе:
- По годам-то надо бы на печке давно лежать, а по делам-то выходит на жаре торчать приходится... А жара, братец ты мой, такая, что у меня на плешине хоть блины пеки!..
Это одинокий, бездетный старик, все время работающий сам на пашне и дома. Он рассказал мне интересную историю о том, как некто Ив. Петр, проповедуя Толстого, поселился в их деревне и около четырех лет работал бесплатно то у того, то у другого.
- Спасался, спасался да потом у псаломщика фарпосного (т. е. из ст. Убинской) бабу и слямзил!.. Слямзил, да и с денежками знать-то... А бабеночка-то, слышь, мяконькая была, ну да и спасенье-то прискучило видно... Потом деньжонки-то порастряс, да и бабеночку-то бросил. Псаломщик-то запил да в чахотке умер, а она будто бы с пути сбилась совсем... Вот тебе и апостол! - заключил Е.И-ч и прибавил с характерной для него скороговоркой:
- Ишь, вот как спасаются, а нашему брату, вахлаку, где так догадаться... Так видно уж нам положено: здесь-то как червяку ползать, да еще и там-то в смоле кипеть!..
Выше с. Убинского долина Убы постепенно начинает суживаться, загородившись с правой стороны высоким яром, а с левой - дав место широкому лугу, сплошь усыпанному талом, черемухой, гороховником и жимолостью, а в верстах в десяти начинаются уже легкие взгорья слева и раздольные высокие гривы справа, причем, слева по течению Убы на гладкой равнине, огороженной холмами, ровной чередою виднеется больше десяти древних чутских курганов, увенчанных кудрявыми кустами черемухи; а тотчас за ними, на крутом левом берегу Убы, прилепилось небольшое селение Орловское.
Селение это выстроилось не более 10-12 лет назад из переселившихся сюда горнозаводских обывателей с. Риддерского, переселившихся потому, что с сокращением работ там они стали бедствовать, а земли для пашни не хватило. Но и здесь они, привыкшие к шахте, не могут оправиться и селение выглядит очень жалким, забытым Богом и людьми, а жители его являют собою ту, типичную для сибирского мужика, промежуточность, которая не похожа ни на крестьянина, ни на мещанина и в то же время, в слабой степени, содержит в себе признаки и того и другого вместе.
Переехав здесь на лодке на правую сторону Убы и поднявшись на увал, мы очутились на столбовой дороге, идущей от Семипалатинска в Барнаул. Среди тучных пашен и трав по высокому и ровному увалу мы двинулись в северном направлении и видели, как открывшееся перед нами широкой голубой лентой русло р. Убы, нежась в зелени лугов и сплошных забок, вдали круто повернуло направо, на восток и потерялось там среди первых синеющих отсюда предгорий Убинского Алтая, а позади нас оставался слегка искривленный и синеющий вдали заиртышский горизонт.
Через десять верст мы попали в большое, богатое и интересное село Красноярское, расположенное на правом берегу Убы, под высоким увалом, на прижавшемся к нему клочке луга.
Население здесь то же, что и в деревне Убинской, с той лишь разницей, что здесь лучше сохранилась самобытность старожильческого крестьянства и меньше наблюдается пестроты, свойственной промежуточности или, так сказать, полукрестьянства. Однако окраины села изобилуют переселенческими куренями и избами с соломенными крышами. В общем население с. Красноярского можно считать в большинстве своем довольно зажиточным. Склоненная к Убе и обрезанная около нее крутым глинистым увалом тучная и плодородная грива, без единой горки, без единого дерева, поднимается на северо-запад отлогим двенадцативерстным перевалом. Обогнув правую сторону Убы на несколько десятков верст, она уходит почти на сто верст вглубь до Шульбинско-Локтевского бора. Эта-то грива, вся испещренная квадратами пашен, и является лучшей кормилицей и надеждою не только трехтысячного Красноярского населения, но и населения всех смежных деревень: Вавилонки, Сугатовского, Золотихи и Локтя на севере от Красноярского и Перерыва, Жерновки и Бородулихи на запад от него. Эта же грива является и строгой, замечательно ровной, гранью последних предгорий горного Алтая и начавшихся и ушедших до самого слияния Иртыша с Обью, степей. С перевала этого в ясную погоду можно наблюдать на юго-западе далекие перламутровые марева - признак пустынь, а на северо-востоке едва видные белоснежные вершины Ивановского хребта, венчающие лиловые волны западного Алтая. И эта грань между безграничных равнин степей и бурных застывших горных волн - рождает настроение не то безотчетного восторга, не то упоительной тоски...
Для лучшей характеристики села Красноярского необходимо сделать маленькую экскурсию в сторону от Убы.
В двадцати двух верстах от с. Красноярского на запад есть интересное, родственное Красноярскому, но более типичное и еще лучше сохранившее самобытность, село Перерыв или Ново-Шульбинское. Это село охотно поддерживает связь с Красноярским, в смысле сохранения самобытности, т. к. Красноярцы очень часто берут из него невест и отдают за Перерывцев своих дочерей. А т. к. Перерыв лучше уберег дедовские заветы относительно веры, обрядов и семейный отношений, то Красноярцы в значительном большинстве отдают Перерыву первенство и по возможности подражают ему.
Перерывские старожилы, еще недавно гремевшие богатством и славой, теперь значительно обеднели, благодаря почти захлестнувшей их волне переселения, которое не только стеснило их в отношении землепользования, но и в значительной степени пошатнуло старые заветы. И все же еще много старожилов в Перерыве, которые не падают под натиском времени и крепко держатся старого закала; не берут в жены никого кроме дочерей старожилов и сами не отдают своих без разбора. Берегут старинные обряды, веру, костюмы и обычаи. Кроме того, в этом им способствует то обстоятельство, что они находятся в стороне от тракта и ломка старины происходит не с такой быстротой, как в Красноярском. Идя по Перерыву из конца в конец, вы, на расстоянии почти четырех верст, криво растянувшегося по равнине села, увидите строго разграниченные две противоположности: с западной части села - беленые саманные хаты, высокие овины, длинные журавли криниц, малорусские свитхи и поневы, а с восточной части: высокие, прочные, деревянные дома, крытые тесом и украшенные резьбой и цветистыми узорами на окнах и ставнях, глухие дворы с тесовыми крытыми воротами и, если в праздник: красные, с крупными разводами сарафаны и, что примечательнее всего: частые группы у ворот и на завалинках замечательно красивых, со смуглыми лицами, длинными тонкими носами, черными длинными и ровно стрижеными волосами - мужчин разных возрастов. И все они одеты в большие сапоги с медными подковками, в цветные и широкие ситцевые штаны и рубахи, в черные базарные шляпы и в черные бархатные халаты и кафтаны. И картина такого постоянства и выдержанной стильности - поразительно оригинальна.
Вот это же самое, но в более слабой степени, можно наблюдать и в Красноярском, стоящем на почтовом тракте и потому более подверженном соблазну цивилизации.
Но двинемся дальше вверх по Убе.
Сделав десятиверстный зигзаг, мы огибаем высочайший яр, и переехав по прочному мосту через первый правый приток р. Убы довольно большую речку Вавилонку, круто поворачиваем направо, к Убе и в стороне от тракта, как раз на крутом изгибе Убинской долины, как бы на верхушке дуги, встречаем деревню Вавилонку, названную так не потому что она имеет родственное отношение к древнему Вавилону, а потому что, по выражению жителей, р. Уба здесь делает "вавилон", поворот дугообразный. Довольно большая, но менее зажиточная д. Вавилонка резко бросается в глаза своей отсталостью, как от Красноярского, так и от с. Убинского, которое по типу своего населения она больше всего напоминает. Но эта отсталость совсем не такая, как в Перерыве. Там сознательная, упрямая отсталость, отсталость во имя стариковских заветов; а здесь отсталость тупая и темная, отчего население Вавилонки является жалким и каким-то беспомощным в своей наивной и бесхитростной простоте. Вся жизнь с прогрессом, культурой и новостями проходит совсем мимо, по тому отстоящему только в трех верстах почтовому тракту, который обновляет и двигает к видоизменению Красный Яр и с. Убинское. Здесь много лет не было ни школы, ни церкви, которую недавно кое-как выстроили, а общение с двумя, находящимися в противоположных концах, рудниками: Сугатовским и Николаевским, отстоящими в 9 верстах каждый, лишь способствовало большей подавленности тела и души вавилонцев, ибо бывшие в этих рудниках горные работы, на которые часть вавилонцев ходила, лишь давили и выжимали из них лучшие соки и уродовали их крестьянские души.
Невольно хочется остановиться все же на том, что подобные вавилонцам крестьяне, отличаются редкой скромностью и наивностью, приближающими их к возрасту в малоразвитых, запуганных детей.
Надо видеть, с каким, например страхом и растерянностью такой крестьянин входит всего лишь в присутствие волостного правления.
Что касается наиболее крупных представителей власти, то столкновение с ними подвергает этих людей положительно в священный ужас.
Для примера я приведу картинку допроса мужика мировым судьею. Мировой судья совсем и не сердитый, он только серьезно сосредоточен и деловит.
Перед ним, переминаясь с ноги на ногу, стоит высокий лет сорока крестьянин и смущенно щупает собственную опояску.
- Как тебя зовут? - спрашивает судья.
- Чё-это?.. - отвечает тот вопросом.
- Твое имя?..
Мужик оглядывается назад и, все еще не понимая в чем дело, молчит.
- Я спрашиваю, как тебя зовут? - уже повышая тон спрашивает судья.
- Али меня-то!.. - догадывается свидетель и прибавляет, - Да Иваном звали, ваше степенство...
- Звали?.. А теперь как зовут?
- А нас-то? - переспрашивает вопрошаемый, называя себя во множественном числе.
- Ну, да, вас-то! - уже кричит раздражившийся судья.
- Дак Иваном, мол, Иваном, ваше благородие...
И так далее в этом же роде.
Здесь немудрено понять истинную причину такой, кажущейся многим, тупости. Привыкший к примитивным отношениям крестьянской среды, мужик почти никогда не имеет общения с людьми цивилизованными и сталкиваться с ними ему приходится лишь в каком-либо сутяжном, всегда щекотливом, деле.
Вот почему некоторые старики с гордостью заявляют всегда, как высшее доказательство своей честности: "и в свидетелях не бывал".
Это и доказывает их замкнутость в своей особенной по простоте наивности и делает их похожими на малоразвитых детей, с которыми надо обходиться с материнской заботливостью и ласкою, а отнюдь не с розгою, что только портит и уродует их.
Выше деревни Вавилонской, верстах в 5 по левому берегу Убы, в устье второго с низу притока речки Таловки, стоит новое селение Усть-Таловское, домов 200. Здесь поселились лет 12-15 назад добровольные переселенцы преимущественно из Воронежской губернии. Будучи хорошими землеробами, люди эти резко отличаются от старожилов своей неопрятностью и грубостью. В их жилища трудно войти, так они пропахли всевозможными следами неопрятности. В сторону от Убы в 3 верстах находится селение Николаевское тоже в 200-250 дворов, с церковкой без колокольни, с одной школой и брошенными казенными рудниками. Здесь люди, превратившись из горнозаводских рабочих, достаточно освоились уже с ролью земледельцев, но все еще не могут отделаться от чисто "бергальских" (от слова "бергайер") замашек кутить по праздникам, бить жен и детей, выбивать двери и окна у соседей и по целым дням опохмеляться. Эти люди, являясь осколками бывшего горнозаводского режима, в сильной степени унаследовали от самодурствовавшего начальства дикость нравов и, пребывая в них до сего времени, безропотно, как рабы несут крест своего невежества... Но в то же время, как это не странно, считают себя неизмеримо выше коренных крестьян-поляков и очень часто награждают их эпитетами "крестьянишки", "чалдоны", "рохли" и т. д.
Благодаря большому пристрастию многих из них к водке, они охотно принимали к себе новоселов, которые совместно с новыми и новыми пришельцами теперь кругом опахали их и в какие-либо 10-15 лет от просторных полей, облегавших с. Николаевское, ничего не осталось. Вокруг с. Николаевского, на расстоянии от 3 до 9 верст, стоят восемь селений, а именно: означенные Орловское, Красноярское, Вавилонское, Уст-Таловка, Рулевское, Озерки или Верх-Таловское и Половинное, населенное "молоканами" и стоящее на левом берегу Убы выше Усть-Таловки версты на 2. А севернее, в 9 верстах, стоит еще громадное с многотысячным населением с. Шемонаиха. Таким образом, с. Николаевское, являясь старожильческим, оказалось почти обезземеленным в самом начале земельного устройства. Что же будет дальше, когда все селения, в том числе и Николаевское, возрастут населением?.. И начальство, ведавшее нарезкой земли, не только не учло густоту населения, но и вырезало из наделов Николаевцев самые лучшие участки земли в пользу Кабинета и сдает их в аренду новоселам. |
