Бабашинский Иван Осипович (29 сентября 1838 - ?)

После освобождения из крепости по распоряжению министра внутренних дел П.А.Валуева был выслан на жительство в одну из отдаленных губерний под строгий полицейский надзор. Назначив в качестве места ссылки Архангельскую губернию, министр просил губернатора А.Г.Казначеева отправить Бабашинского в один из уездных городов и установить над ним строгий полицейский надзор. 14 марта 1863 года было принято решение об отправке И.О.Бабашинского в город Пинегу.
30 апреля 1866 г. в сопровождении конвоира Иван Бабашинский вышел по этапу из Санкт-Петербурга в Архангельск. Его путь пролегал через Шлиссельбург, Лодейное поле, Вытегру, Кречетово, Каргополь, села: Архангело, Федотово, Кодиму, Сию, город Холмогоры. 30 июня прибыл в Архангельск, 8 июля отправлен в город Пинегу, куда прибыл 14 июля.

Интересные данные о жизни ссыльных поляков в Архангельской губернии и их взаимоотношениях с местным населением и власть предержащими приводит в своей диссертации Л.П.Кононова: «Ссыльные проживали на частных квартирах, снимая комнаты на собственные средства или за счет «квартирных денег», получаемых из казны. Иногда, в целях экономии, поднадзорные снимали комнату на несколько человек. Прибыв в место назначения, польские ссыльные давали подписку о безотлучном пребывании в городе. Однако если губернское начальство и Министерство внутренних дел находили обоснованными ходатайства о поездке на родину для свидания с родственниками или продажи имения, им давалось соответствующее разрешение на отпуск».
Важнейшим ограничением польских политических ссыльных была перлюстрация их корреспонденции. Просмотр корреспонденции ссыльных поляков получил законодательное закрепление уже после восстания 1830 - 1831 годов в правилах, специально изданных в 1833 году. После 1863 года эти правила были взяты за основу для контроля за перепиской вновь прибывших ссыльных и дополнены другими нормативно-правовыми актами. Так, 2 января 1864 года были утверждены Правила о наблюдении за корреспонденцией лиц, обнаруживших вредные политические стремления. Эти правила, изданные в связи с массовой ссылкой, в дальнейшем применялись и по отношению к другим категориям политических преступников. В соответствии с предписаниями, почтовая и телеграфная переписка лиц, состоявших под надзором полиции, могла вестись лишь с ведома местного полицейского начальства. Таким образом, контролировать переписку ссыльных, проживавших в губернских городах должны были губернаторы, а у отбывавших ссылку в уездных городах - уездные исправники. При этом сотрудники почтовых контор и телеграфных станций были обязаны задерживать все телеграммы и письма, приходившие на имя поднадзорных. Далее корреспонденция поступала непосредственно на предварительный просмотр к вышеназванному начальству, которое принимало решение о передаче послания ссыльному или же задержании корреспонденции. Уездные исправники должны были предоставлять задержанные письма в распоряжение губернатора. Тот же порядок устанавливался для отправки корреспонденции. Разрешение об отдаче того или иного послания на почту мог сделать только губернатор или уездный начальник после перлюстрации. В связи с тем, что ссыльные поляки писали преимущественно на родном языке, при проверке их писем возникали проблемы, поэтому правительство специально выделяло деньги на содержание чиновников, знавших польский язык. Эта практика начала применяться еще в 1830-ые годы и получила распространение в связи с массовой ссылкой после восстания 1863 года.
Судя по выявленным архивным документам Иван Бабашинский, находясь в ссылке, не поддерживал отношений со своими близкими.
Так, 24 марта 1871 г. на имя архангельского губернатора пришла записка от политического ссыльного Ивана Бабашинского, проживавшего в г. Омске Томской губернии, следующего содержания: «В 1863 или 1864 г. по какому-то политическому делу выслан из Санкт-Петербурга в Архангельскую губернию брат мой Иван Осипович Бабашинский, и со времени высылки ни я, ни родные не имеют от него никаких известий. Поэтому осмеливаюсь утруждать Ваше Превосходительство покорнейшею просьбой: не окажите уведомить меня через Омское городовое полицейское управление, где находится упомянутый брат мой». (Речь идет об Иване-Викторе Ивановиче Бабашинском (31 (19).03.1845 - ?), двоюродном брате Ивана Осиповича). К сожалению, других документов по этому вопросу в архивном деле больше нет.

Далее хотелось бы остановиться на вопросе взаимоотношений ссыльных и представителей местной власти.
Согласно воспоминаниям ссыльных, приведенных Л.П.Кононовой, уездные чиновники были далеки от идеала. Так, ссыльный А. И. Стронин, находившийся в 1863 году под надзором полиции в Мезени, в своем дневнике давал резко отрицательные характеристики представителям мезенской администрации, описывая их как бездельников, пьяниц и воров. Например, о городничем он отзывался следующим образом: «Будучи сам родом поляк и находясь в кротких отношениях с подвергнутым его надзору ссыльным, поляком же, Свекловским, он однажды в пьяном виде поссорился с ним и, недолго думая, посадил его в полицию. Проснувшись, стал просить у него прощения, но тот принял только освобождение, извинение же не счел удобным принимать и принес жалобу губернатору. Узнав об этом, городничий со следующей же почтой пишет губернатору, что арестовал Свекловского за произнесение им оскорбительных слов против государя императора (забывая, что в таком случае не надо было ни извиняться, ни спешить освободить арестованного). Губернатор назначил следствие и над городничим и над Свекловским». Дальнейший надзор над ссыльными губернатор, вопреки установленным правилам, поручил не городничему, а уездному исправнику.
Далее, характеризуя городничего, Стронин писал «...кроме того, что человек без малейших правил, малейших нравственных понятий, есть еще и ежедневный пьяница, успевший за два месяца надоесть всем и каждому до того, что перед ним запирают двери даже канцелярские, что, однако не мешает ему, коль скоро предосторожность эта забыта, прорваться и все-таки попросить водки». Характеризуя остальных мезенских чиновников, Стронин писал: «Казначей даже в Мезени успел прослыть за образец дурака. Доктор отроду не прописал здесь ещё ни одного рецепта, потому что ни одной минуты не бывает трезв. Если же когда-нибудь это и случится, то он тотчас же бежит за своим рецептом и рвет его. И ходит себе наш эскулап по единственной улице, спустив с плеч шинель, окруженный мальчишками и провожаемый криками их: Шарик! Шарик! (Прозвище дано по его собачке).
Судья [...] предпочитает вечное сидение «в своей конуре и фабрикацию там своих судебных приговоров и мнений, из которых еще ни одно не было никогда утверждено ни уголовной, ни гражданской палатой».
Подобные отзывы давались автором и по поводу других мезенских чиновников. В итоге ссыльный делал вывод о том, что «...как в умственном, так и в нравственном отношении общий уровень чиновничества здесь несравненно еще ниже, чем в остальной России».
Факты и оценки, данные представителям мезенской власти, подтверждаются сведениями из воспоминаний ссыльного Болеслава Лимановского, также находившегося под надзором полиции в этом городе. В своих мемуарах он писал, что именно в Мезени он понял, что типы чиновников, описанные Салтыковым-Щедриным в «Губернских очерках» существуют на самом деле. В качестве одного из примеров он приводил того самого доктора, прозванного в Мезени Шариком. Данная им характеристика полностью совпадает с описанием А.И. Стронина.
Принимая во внимание моральный облик и профессиональные качества местных чиновников становится понятным, почему и в уездных городах, и в губернском центре в качестве грамотных и способных канцелярских служащих были востребованы многие ссыльные поляки.
Относительно образа жизни поднадзорных архивные материалы содержат довольно скудные сведения. Исправники чаще всего ограничивались краткими характеристиками типа: «определенных занятий не имеет, поведения хорошего». Тем не менее, некоторые выводы об образе жизни и занятиях политических преступников сделать все-таки можно.
Основная часть поднадзорных поляков вела замкнутую жизнь. Круг их общения составляли преимущественно польские ссыльные. Что касается отношений бывших мятежников с местными жителями, то они складывались достаточно ровно, хотя последние старались не заводить дружбы с поляками, опасаясь повышенного внимания полиции. В одном из своих рапортов в ноябре 1865 года Шенкурский уездный исправник описывал взаимоотношения населения Шенкурска с политическими ссыльными следующим образом: «Местные жители благосклонно общаются с поднадзорными, так как они уважают местные обычаи и подчиняются существующему порядку. Но общение ограничивается обыкновенным знакомством, а иногда местные жители дают им в кредит деньги, так как поднадзорные расплачиваются с ними сполна, честно, при первой же возможности. Особенных отношений у пришельцев с местными жителями не существует, так же, как и влияния их друг на друга не замечено. Национальных предубеждений практически нет».
Особенностью жизни польских ссыльных было их довольно компактное проживание и отсутствие контактов с отбывавшими наказание в тех же городах поднадзорными других национальностей. Это объяснялось серьезными отличиями в мировоззрении поляков и русских ссыльных. На данный факт обращал внимание в своих воспоминаниях А.И. Стронин, находившийся в 1864 году под надзором полиции в Пинеге. Он писал: «Что за склад ума, какая даль понимания между ними и нами. Когда пришлют русского, то знаешь наперед; что в коренных убеждениях, убеждениях так сказать, времени, истории, века, непременно сойдешься, тут же между нами лежит целая пропасть...»
Уездные исправники в своих рапортах называли следующие особенности, объединявшие всех польских ссыльных: отсутствие постоянных занятий, тяжелое материальное положение, в целом хорошее поведение и внешняя политическую благонадежность. Основными занятиями поляков были прогулки по городским улицам, сочинение писем родным и знакомым, чтение польских и русских книг и газет, посещение поднадзорных товарищей, игра в карты. Некоторые занимали свободное время различными увлечениями: вырезкой фигур из алебастра, игрой на музыкальных инструментах, рисованием.

В «Деле о недозволенном врачевании дворянином Бабашинским» (1873-1874 гг.) указано следующее. 13 сентября 1873 г. судебный следователь 1 стана Мезенского уезда сообщил уездному исправнику следующее: «Бабашинский, выдавая себя за специалиста по медицине, занимается врачеванием не только по г. Мезени, но и по уезду его из корыстных видов, не имея на то права, для того старается всевозможными, хотя бы и трудными для него мерами, сам назваться и даже без всякого приглашения явиться к больному, предлагая ему свои услуги, и прямо требуя с больного самим назначенную плату за пользование... Нередко через не знание или не понимание вовсе в медицине, Бабашинский не только как требуется не приносит больному ожидаемой им помощи, но наоборот наносит вред так, что только через немедленное обращение к другому специалисту врачу - больной получает пользу для себя». В ходе расследования были найдены граждане, которых лечил Бабашинский и брал за это деньги.
15 сентября 1873 г. в протоколе дознания И. Бабашинский заявил: «Если я и занимался пользованием (так в документе) больных, то только под руководством и по личной просьбе медиков Флорова и Мазюкевича, вред же ни одному из больных не принес, и денег не только не получал, но и еще покупал на свой счет медикаменты и раздавал их без всяких вознаграждений для себя». В тот же день уездный исправник запретил ему заниматься лечением людей. Дело было передано в суд.
31 мая 1874 г. члены врачебного отделения Архангельского губернского правления, изучив материалы дела, пришли к выводу, что его вина в лечении людей за деньги до конца не доказана, а его лечение не принесло никому вреда, поэтому «Бабашинский не подлежит преследованию судебным порядком». В июле 1874 г. дело было прекращено.

Древо Бобашинских