Ах, Одесса жемчужина у моря....

Спасибо.огромное!Вы не представляете,что значит это для меня!

А не городской ли это сад?

Извините если вторглась не по адресу Фотографии Одессы 1976 года. http://masterok.livejournal.com/1717616.html

Отрывок из книги статского советника Гавриила Геракова “Продолжение путевых записок по многим российским губерниям, 1820-го и начала 1821-го”. Окончание.
"7-е Октября. Одесса. Город прескучный, и даже для меня пренесносный; тут все не просто, что слово — то барыши, что разговор — то деньги, и кажется живут большая часть на оборотах, или кто кого обманет, или переплутует (ныне, как меня многие, веры достойные особы уверяют, Одесса по всем частям в лучшем положении, нежели когдя я был в оной 1820 года, и утверждают также, что со вступления Графа Михайла Семеновича Воронцова Начальником сего края, лихоимство гораздо уменьшилось, судопроизводство справедливее и поспешнее производится; промышленость в цветущем виде; пронырства, обманы, спекулации разнородных жителей, несколько поубавились; некоторые вещи дешевле против прежнего. Великолепные строения воздвигнуты, тон общества облагородился и многиe богатые люди завелись домами и живут открыто; улицы освещены и вымощены, следственно грязи менее прежнего. Театр прекрасный, но климат тот же..)
Сего утра товарищ мой получил роковое для меня письмо, что он может ехать в Тропау, на что и прислано ему много денег; следственно нам должно разлучиться. Эта новость меня сильно огорчила; но переменить было нечем, и я старался быть веселым. По приглашению обедали у Графини Калиновской, которая угостила и прекрасным столом и умным разговором и искусною игрою на фортепияне; подле меня, во время обеда, сидели Изабелла Валеско, двоюродная сестра Графини Калиновской, и Онория родственница ее; обе прекрасны, и своим кротким, благоразумным разговором, доказали свое хорошее воспитание, и я уверен, что обе сделают счастливыми тех, кои будут мужьями их; у первой в глазах видна ангельская душа, у второй веселость с меланхолиею. Мне грустному, весело было беседовать с невинностию. Не-хотя был в тeaтpе,— бенефис актрисы Петровской: играли Трагедию: Граф Беньевский, сочинения Коцебу, запрещенную в столицах; но здесь порто франко. Правду сказать, что пиeca была играна дурно, обставлена дурно, декорации дурны, костюмы и дурны и уродливы — сочинениe самое несбыточное, и дурно сплетено. В театре более всего занимали меня вышепоименованные девицы. Ужинал у Графа Ланжерона; потом с тоскою, помолясь, заснул. Граф Ланжерон по моим доказательствам запретил впредь играть Беньевского.
8-е Октября. Одесса. Погода хорошая, летняя до пяти часов по полудни. С благодарностию посетил Графиню Калиновскую. Обедал у Дестунис; весьма доволен; угощали с радушием все Греческими яствами. Старожилы Одесские, с 1796 года поселившиеся, большею частию честные люди, таков Дестунис дядя. Был в тeaтрe, Итальянцы давали Оперу «Аделина», a Pyccкиe «Выдуманный клад»; оба представления даны хорошо. Вечер у Гр. Ланжерон. Тут молодая вдова Солодовникова несколько рассеяла мою грусть приятным разговором и прелестным пением. На меня сердилась одна красавица за то, что я предпочитаю ум, кротость, добродетель, образование, блестящей красоте.
9-е Октября. Одесса. Погода прекраснейшая, даже жарко. Сидя на балконе в доме Графа М. С. Воронцова, истинно восхищался, созерцая Черное море и множество кораблей разных стран. Вид красивый, можно сказать очаровательный; однако я Одессы не люблю. Ездил прощаться к Графине Ольге Ст. Потоцкой, Кантакузину, Дестунис, плакали все, а дочери более; Графиню Калиновскую не застал. В лавках видел всех Одесских дам, где девица Валеско своим милым разговором и скромным взглядом оставила впечатление в душе моей. Званые, товарищ мой и я обедали у Князя Волконского; стол роскошный. Тут обедали высокопарные без логики, молодые люди, npиеxaвшие из столицы; кажется, с наукою, но счастливее были бы без оной. Тут был Адъютант Графа Ланжерона, Мейер, воспитанный и скромный молодой Гусарский офицер; мне он очень понравился. Вечер прелестный, луна кротко и светло выказывала себя на небе. Черное море было тихо, а душа моя в волнении, что должен один проехать более 2000 верст. По приглашению пил чай у Гр. Калиновской, которая прислала мне письмо, чтоб остановиться в Киеве в ее доме.